Онлайн книга «Звездный штрафбат»
|
Психоз? Наверное. Даже наверняка. Может, и стоило обратиться к психиатру, предлагали в лагере для перемещенных лиц, но я так и не решился сдать мозги на анализ. Зато выпивать тогда почти перестал, сходив в несколько крутых запоев и чуть не сбрендив. Слишком быстро все возвращалось — и пули свистели над головой, и танки взревывали форсажем силовых установок, и ракетные снаряды ложились кучно, прочно прихватывая в вилку. И все это в условиях однокомнатных квадратных метров холостяцкой хаты! Опять же, жильцы из соседних блоков бывали не слишком счастливы, когда часа в два-три ночи за стеной или над потолком вставали насмерть на последнем, решающем рубеже обороны… — Отдыхаешь, мой хороший? Я вскинул глаза. — Ну вот, теперь я вся чистая, теперь ты даже можешь меня коснуться, теперь — можно… Щука все-таки выбралась из воды, стояла прямо передо мной, закатное солнце высвечивало всю ее тонкую фигурку, масляно поблескивающую водяными каплями. Господи, а я-то подумал! Развел тут безмолвный плач по ушедшей любви… А она просто не хотела предстать передо мной потной и грязной! Эти женщины… Она стояла, и я отчетливо видел три более розовых участка на ее теле — на животе, на предплечье и на бедре, — где явно приляпали после ожогов лоскуты искусственной кожи. По левой стороне ее тела были заметны следы от нескольких шрамов, когда-то глубоко пропахавших плоть и небрежно заделанных в полевом госпитале. Говорят, в связи с нашей победной войной с непонятным исходом на Земле снова входит в моду искусственное шрамирование, но вряд ли земные модницы стали бы платить деньги за такие отметины, на их взыскательный взгляд это, наверное, выглядит перебором, пришло мне в голову. Она заметила мой взгляд: — Любуешься на отметины? — Да нет, — смутился я. — Чего на них любоваться? — Правильно, нечего. Ничего хорошего. Сильно портят меня? — Да нет, я не в том смысле. Что я, отметин не видел? — А я — в том! — отрезала она. — Просто там, в отряде коммандос, лечиться было некогда, все казалось — потом, успею, не хотелось оставлять своих… А потом — штрафбат, тут уже не до косметических операций. Ты же понимаешь… — Я понимаю, — поспешил согласиться я. — Ничего ты не понимаешь, Кир. И пошло оно все к чертовой матери! — жестко сказала Щука. — Извини, любимый, за прямоту, но мне уже надоело ждать, пока ты, наконец, раскачаешься! Не обижайся! Я так и не успел сообразить, на что мне не обижаться. Она просто прыгнула на меня. Обрушилась, прижала к земле, прижалась мокрым, упругим, прохладным телом, вдавилась теплыми, жадными губами в мои губы… Эта борьба-объятия мгновенно возбудила меня, и мы покатились по шелковистой траве, сплетаясь телами и вжимаясь друг в друга… И пошло оно все! — как справедливо замечает моя боевая подруга. Какая такая половая политкорректность, борьба за звание сильного пола с переменным успехом? Откуда оно, зачем оно? Есть мужчина, есть женщина, и все, что между ними — дело двоих, а не бдительной планетарной общественности… * * * — Ну, и что мы теперь будем делать? — спросила Щука. — Как честный человек и местами даже бывший офицер, я теперь обязан на тебе жениться, — ответил я. — Но я и не отказываюсь, между прочим. Щука сначала усмехнулась, потом нахмурилась, надула губки и свела в упрямую линию тонкие брови. Потом неожиданно снова заулыбалась, блеснув острыми белыми зубками. Солнце зашло, и ночь началась быстро, сразу, словно темный купол накрыл и горы, и озеро, и нас с ней. Было все так же жарко, но не душно, просто тепло. Рядом мягко плескалось озеро, вкусно пахло водой, тиной и сладковато-медовым цветением незнакомых трав. Курорт, одним словом. Если не оглядываться назад, где застыли, будто окаменевшие гоблины, обе наших брони, — полное ощущение курорта… — Я вот только одного не пойму… — Чего? — спросил я. — Какими местами ты офицер, а какими — все остальное? Я глубокомысленно задумался и потер щеку: — Это — сложный вопрос… — Хорошо. Тогда вопрос полегче — что мы теперь будем делать и как будем выбираться с этой чертовой планеты? — Не знаю, — легко ответил я. — Что-нибудь придумаем, наверное… — Что например? Я не ответил. Был сильно занят — водил травинкой по ее обнаженной коже, стараясь защекотать. Ей нравилось это занятие. Она лежала, закинув за голову тонкие руки, и блаженно щурилась, вздрагивая пушистыми ресницами и маленькими коричневыми сосками. Ее тело было распахнуто передо мной, словно откровение, словно книга, раскрытая на самом интересном месте… — Я помню, каким ты пришел в батальон, — вдруг сказала она. — Каким? — Вот таким! — она смешно насупилась, втянула щеки и сделала зверские глаза. — Неужели я так глупо выглядел? — удивился я. — Да, — подтвердила она. — Глупее не придумаешь… Ты мне сразу понравился. Наверное, я сразу в тебя влюбилась, — добавила она с великолепным женским презрением к логике. — А я — в тебя… — Сразу? — Нет. Наверное, нет… — честно ответил я. — А теперь? — Теперь — да. Теперь мы вместе. — Только ты не думай, что я вот так, каждому бросаюсь на шею, — сказала она. — До тебя у меня вообще никого не было. Очень долго не было. — Мужики говорили, что ты лесбиянка, — вспомнил я. — А что, похоже? — она усмехнулась. — Нет. Не очень. Совсем не похоже… — Ну, то-то! И нечего повторять всякую чушь! Она плавно и гибко приподнялась. Села, обхватив руками колени. Положила голову на руки и внимательно, искоса посмотрела на меня. Я тоже приподнялся и сел. — Я боюсь, любимый! — Не бойся. — Не за себя, за нас боюсь… Ты знаешь, ты видел, я ничего не боялась, — сказала она, словно оправдывалась передо мной. — А теперь я точно знаю, что боюсь тебя потерять. Очень боюсь. Ты только не подумай, что я навязываюсь, просто — это честно… — Мы вместе. Теперь — вместе, — сказал я. — Ненадолго, — вздохнула она. — Как получится. Останемся живы — значит, надолго. А если нет… Это тоже честно, — сказал я. Поганое, в общем-то, ощущение. Когда не можешь пообещать любимой женщине даже такую малость, как остаться в живых, остаться рядом — возникает очень нехорошее ощущение. Словно ты уже заранее, мысленно ее предаешь… — Вместе? — переспросила она. — Навсегда! |