Онлайн книга «Судный четверг»
|
— А пройти-то можно? — спросил я через некоторое время. — Зачем? — Вызывали. — И что с того? — Можно позвать дежурного по штабу, — предложил я. — Он должен знать. — Еще чего! — отверг часовой. Переговоры окончательно зашли в тупик. «Барс» издевался, конечно. Выламывался. Согласно правилам несения караульной службы, дежурного офицера он был обязан вызвать. И передать ему меня «с рук на руки». Именно дежурный должен знать, когда и кого вызывают, а не часовой при матерчатых дверях ППК. Другое дело, появляется перед тобой «серый» (презрительная кличка штрафников) — одно удовольствие продемонстрировать, какой большой болт ты, «элита», забил на все правила и уставы. Развеять таким образом тоску караульных часов и заодно напомнить бывшему штрафнику, что его законное место в строю за правофланговой Парашей Батьковной. Видимо, по его сценарию я как раз должен был занервничать, как кот на собачьей свадьбе, начать юлить хвостом и униженно умолять пропустить меня. А он, облеченный высокими полномочиями охраны прохода, еще подумал бы и покуражился вдоволь… Можно понять, от постовой скуки дуреют и не такие головы. Только я, между прочим, носил офицерские нашивки, еще когда унитаз для взрослых казался этому сопляку недостижимой горной вершиной. Поэтому я выбрал другую тактику. Просто стоял и молчал. Держал паузу, как говорят в театре. Мало того, когда пауза окончательно затянулась, я достал сигарету и неторопливо закурил, со вкусом пуская дым. Человек в броне может все — летать, вспрыгивать на скалы, ходить под водой, валить деревья пинком ноги, прошибать стены лбом и т. д. и т. п. Но вот курить он точно не может. По крайней мере, в закрытом наглухо гермошлеме. Нет, мне кто-то рассказывал, что один деятель ввел в «жабу» брони раствор никотина, запрограммировав подавать его в кровь с равными промежутками. Но кончилось все печально и с тяжелыми последствиями. Не столько для «жабы», сколько для самого деятеля. Подобные же эксперименты, я знаю, проводились с этиловым спиртом, и, что характерно, с тем же грустным результатом. Внутренняя структура брони — штука тонкая, и самопальные модификации не приемлет… Таким образом, я стоял и курил. «Да, приперся сюда в шесть утра исключительно перекурить. А вы что подумали?» Под забралом я не видел его лица, но сильно подозреваю, что взирал он на меня с ненавистью. Сам я больше не обращал внимания на часового. Да и что мне на него смотреть? Молодой еще. Сынок! Не «барс», а пока что «барсик»! Иначе бы не стал связываться, сообразив, что десантный штрафбат — слишком хорошая школа выживания. «Политика — это когда хочется одно, а получается — совершенно другое!» — как сказал премьер-министр слаборазвитого государства, загоняя на собственные офшорные счета остатки средств, выделенных на здравоохранение… — Дежурный по штабу — на выход! — вдруг заорал часовой. Так неожиданно, громко и зло, что я чуть не подавился сигаретой. Проняло его, в чем я заранее не сомневался. Но зачем так орать? Я понимаю, воин перенервничал. Только у дежурного тоже имеется нервная система. И она, система, не на помойке подобрана, они, любимые нервные клеточки, давно уже не восстанавливаются ввиду чрезмерных нагрузок от окружающих идиотов! Об этом мы узнали незамедлительно, как только дежурный, грузный первый лейтенант с эмблемой ракетчиков, явил нам из-за полога свое красное лицо с отпечатанной поперек щеки заспанной складкой. Еще подробнее он выложил все, что думает про часового, его маму, папу, бабушку и дедушку. И вообще весь их вырождающийся род, этот образец генетического раздолбайства, тупиковую ветвь эволюции, чье единственное жизненное предназначение — хлебать говно во все хлебало и не гавкать при этом! Часовой перед офицером, как положено, безмолвствовал… * * * — Вот сюда проходите, в левый рукав, — говорил мне лейтенант-ракетчик, шагая впереди и оглядываясь вполоборота. — Вот сюда, пожалуйста… Уважительное обращение настораживало. Особенно после того, что я услышал про папу-маму-дедушку-бабушку «барсика». Ведь умеет же общаться с младшими по званию, и голос поставлен, и образный ряд на уровне, соображал я. Сразу видно — бывалый служака. Так чего же он передо мной выламывается? Прошу, пройдите, пожалуйста, вас дожидаются… И все на «вы», что характерно, без малейшего намека на «факин мазер» или «гребан фазер». Не просто настораживает, пугает… С этими пугающими размышлениями я следовал за дежурным через длинные переходы между куполами. Переходы были тоже затянуты маскировочно-предохранительной тканью. Напоминали лабиринт-головоломку для младшего школьного возраста, где с удовольствием теряют друг друга и звонко перекликаются сквозь натянутые преграды. Только по какому-то недоразумению вместо школьных экскурсий здесь везде складывающиеся столы, стулья, провода, аппараты с водой-кофе-чаем, плоские мониторы компьютеров, ушастые антенны связи, бронированные сундуки переносных сейфов и все прочее, штабное и особо секретное. По раннему времени здесь не было ни одного человека, но можно представить, как бурлит штаб в разгар рабочего дня. На одном из столов я заметил клюшку для гольфа. Тоже — занятие. Провести, скажем, мячик по минным полям на наименьшее число ударов. И взрывов. Каждый взрыв — сумма штрафных очков, отлетевшая голова партнера — три дополнительных мячика… «Милитари гольф», леди энд джентльмены, делайте ваши ставки!.. — Вот сюда, пожалуйста. Вот по этому коридору. Дальше вас проводят. Лейтенант, пропуская меня вперед, тяжело посторонился грузным телом любителя дрожжевого пива и синтетических гамбургеров. Отмахнул честь, потоптался, развернулся на месте и потопал обратно. Мне показалось, будто в его заспанном взгляде мелькнуло что-то похожее на сочувствие. Охо-хо-хо… Сознаюсь, в этот момент я ощутил себя одним из первых христиан, которого провожает до клетки со львами какой-нибудь римский центурион. Язычник-солдат и огрубел в боях и походах, но все равно доля сочувствия к обреченному проявляется. Остается вопрос — к какому такому льву я приглашен на обед, точнее, на завтрак? И в качестве какого блюда, кстати? — думал я, шагая по матерчатому коридору. Коридор закончился, и я очутился в большом помещении, где стоял одинокий, девственно-чистый стол, за которым (тоже в единственном числе) сидел майор в полевой форме. Форма казалась лощеной, отутюженной и такой же далекой от поля, как образец универсального трактора на сельскохозяйственной выставке. Майор был белобрысым, с блеклыми голубыми глазами навыкате. Выкаченные глаза немедленно уставились на меня. — Серж Кирив? — Так точно, господин майор, сэр! |