Онлайн книга «Любовью спасены будете...»
|
Маша смотрела на него. Герман поставил на полочку хрипящий приемник и спросил: – Мы ждем бурю? – Ждем, – сказала Маша, а Вилечка лежа спросила: – Мам, а зачем ты медитировала? – Захотелось. – Нет, я не в смысле – зачем, а в смысле – для чего? – Для того чтобы подтвердить или не подтвердить догадки. – И что? Подтвердила? – Да. Герману и Вилечке очень хотелось спросить: а что это были за догадки? Но они удержались. Время растянулось. В избушке было поразительно тихо. Из лесу не доносилось ни звука. Замолчали птицы. Мертво обвисла марлевая занавеска у дощатой двери. Мария Ивановна выглянула за дверь и внесла два ведра чистой, но уже теплой воды. Повернулась к Герману: – Собака где? – Я видел, как она залезала в палатку. – Хорошо, если не ударится в панику, все будет нормально. В этот момент избушка озарилась ярким свечением, Вилечка втянула голову. И почти сразу же ударил гром. Из палатки донесся лай. Герман подскочил к окошку, выглянул. Вилечке показалось, что он загородил свет, но стемнело мгновенно. Черная туча закрыла небо и полосовала молниями поляну и озеро. Окошечко выходило к лесу, и Герман не видел, как забурлила вода и из глубины стала подниматься мертвая рыба. За грохотом ничего не было слышно. Вилечка сидела на полу, зажав руками уши. Маша что-то говорила, но Герман видел только шевелящиеся губы. – Что? – Он наклонился к Машиному лицу. – Приемник выключи! – А! Сейчас. – Дождя нет? – Сухо пока. – Скоро придет. – И как только Маша произнесла эти слова, молнии прекратились, будто отключили рубильник, и оглохший Герман почувствовал, как от атмосферного электричества волосы поднимаются. Маша тоже выглядела взъерошенной. Динка, пока били молнии, бесновалась в палатке, ей хватало ума не выбежать наружу. Она спрятала голову под надувной матрац и утробно выла от страха при каждом ударе грома. Маша приподнялась к Герману: – Окно прикрой. – А что? – Опасно, может шаровая молния влететь. Герман, пораженный, оглянулся на Машу. – Ты думаешь? – Чувствую. Герман послушно отошел и прикрыл окошечко. Он уже две недели тут, и тогда, в начале шестидесятых, живя в сельской местности три года, он ни разу не видел такой грозы. Судя по звуку, молнии сместились за лес дальше, гром был все тише… Герман взглянул на часы: четыре ровно. Он снова включил приемник. «…скорость ветра достигнет восьмидесяти – ста метров в секунду…» За треском и шипением слова терялись. Герман задумался, считая. – Это примерно триста километров в час! Вилечка подняла глаза на Марию Ивановну. – Мам, что это? – Под ней растекалась лужица. – Воды! Герман! Герман с Машей подняли Вилечку с пола и положили на постель. Герман ощупал плод, правой рукой определяя спинку, ягодицы вверху и головку, спустившуюся к лону. – Головное предлежание, позиция первая. – Он достал из сумки фонендоскоп и выслушал сердцебиение. Животик у Вилечки уменьшился и уплотнился. Герман положил руку, почувствовал, как по матке пробежала еще слабая судорожная волна. Вилечка поморщилась и сказала: – Вот. Начинается… – Еще только начинается, – сказала Маша. – Не торопись. Она наклонилась к Герману, и в этот момент избушка содрогнулась от удара ветра. Герман опять подскочил к окну. Лес будто причесывали гигантской гребенкой, огромные сосны гнулись, тряся верхушками и напрягая корни. Герман увидел, как бревно, служившее им скамейкой, сорвалось с подпирающих колышков и покатилось в сторону избушки, набирая скорость. Герман ждал удара, однако, докатившись до обозначенного Машей круга, оно изменило траекторию и укатилось в сторону озера. Присмотревшись, Герман увидел, что травинки, щепочки и песок, будто натыкаясь на невидимую стену, оползают в стороны. Он оглянулся на Машу, та готовила на столике, на стерильной одноразовой простыне инструменты, шприцы и упакованные иглы с шовным материалом. И снова его поразила собственная жена. Двадцать лет вместе прожили, а о таких способностях и не подозревал. Это вам не пятерых пьяных парней загипнотизировать! – Маша, откуда это? – В хирургии взяла, – ответила Маша. – Там у старшей много всякого добра накопилось. Я и сама не подозревала. Пришла кетгут просить да иглы с держателями, а она вот что выложила. Ты шить умеешь? – Умел. А ты боишься разрывов? – А ты не боишься? Избушка больше не дрожала, ветер посвистывал в щелях. Маша приоткрыла дверь, выставила мусорное ведро. Герман подумал – унесет, однако за дверью было спокойно. В сгущавшихся сумерках он увидел, что склоненная над озером ива на дальнем берегу упала ветвями в воду и тлела. Молния ударила, догадался Герман. На середине озера плавал какой-то непонятный рогатый предмет, с трудом Герман узнал вывернутый из земли уличный столик. – Можно выходить? – спросил он жену. – Не советую. Ветер еще не стих. – У нас стол унесло. – Завтра поймаем. Но ты, если хочешь, выйди, только далеко от дома не отходи. Я пока обработаю Вилечку. Дочь лежала на спине и периодически постанывала. Герман засек периодичность схваток – каждые пятнадцать минут, еще не скоро – и вышел, притворив дверь. Его обдувал легкий ветерок. Со стороны леса вокруг избушки трава стояла дыбом, а дальше по поляне стелилась. Некоторые из деревьев на опушке лежали вывернутые с корнем, в дальней дубраве с треском отломился и рухнул на землю огромный сук. До Германа донесся шум. Он сделал шаг вперед, и тут же ему запорошило песком глаза, раздуло ноздри, потянуло к воде. Он качнулся назад. Тихо. Хочешь – верь, хочешь – не верь, подумал Герман. Рассказать кому – не поверят. А с чего это он будет рассказывать? Темнело все быстрее. Дверь избушки приоткрылась, Маша выглянула: – Заходи! – и, сильно размахнувшись, выплеснула ведро. Будто по команде, с неба полило. Маша зажгла керосиновую лампу, повесила ее на стену. Герман обеспокоился: – Не сгорим? – Не каркай, – одернула его Мария Ивановна, – и не сгорим. Вилечка сосредоточилась на схватках. Герман, подсвечивая фонариком, осмотрел ее еще раз, головка спустилась в малый таз. Он сказал об этом Маше. – Я знаю, раскрытие на три пальца, – ответила та. Вилечка стонала, Маша держала ее за руку и говорила: – Не кричи, дыши, вдох ртом, выдох носом. И не тужься! |