Книга Морок, страница 24 – Юлия Аксенова

— Сколько времени нужно, чтобы вернуться на Парковый проезд, к институту?

— Около часа. Пока есть шанс, что не застрянем в пробках.

— Черт!

Виктор в этот день слишком много раз помянул темные силы. Самому стало неприятно: он не любил ругаться. Тело просило покоя, и все же он испытывал досаду и разочарование.

— Нет смысла. — Обернулся к Гарри: — В пять они начнут уже расходиться по домам, если не раньше.

— Раньше, — со знанием дела кивнул Гарри. — Сегодня Крещение.

Виктор снова обратился к шоферу:

— Отвезите нас, пожалуйста, в гостиницу.

Вечером — самолет. Очередную программу полностью готовила Линда, бесконечно советуясь с шефом по телефону; сколько денег потеряла на этом компания — лучше не думать. Готовила программу Джемс, но завтрашним вечером в эфир выходить ему.

В аэропорт выехали заранее и в зале Шереметьева оказались за полчаса до объявления посадки. Гарри ушел куда-то поесть. Виктор, который сейчас и думать не мог о еде, остался при вещах. Он достал блокнот и записал план работы на следующий приезд в Москву. Теперь он точно знал, что именно хочет выяснить, уточнить, заснять, где побывать, что поискать в библиотеках и архивах. Прикидывал, кого из сотрудников привлечь к работе, отправить в Москву, кому что поручить. Контуры будущего фильма уже стали вырисовываться.

Только одно обстоятельство беспокоило его, да так сильно, что он то и дело поглядывал на табло, на часы или на маленький календарик января в своем ежедневнике.

Вернулся Гарри. Виктор снова взглянул на часы и на электронное табло.

— Гарри! — сказал хрипло и попытался прокашляться. — Я думаю, нам стоит сдать билеты. Поменять на завтрашний вечер.

Гарри внимательно посмотрел в лицо друга, еще недавно горевшее лихорадочным румянцем, а сейчас бледное до голубизны.

— Тебе плохо?

— Да нет, все так же. Хочу как можно быстрее снова попасть в этот психогигиенический институт. Я уже говорил тебе почему. Мне нужен хотя бы один день.

— Ты поступишь, как сочтешь нужным. Только не думаю, чтобы в следующий приезд нас туда не пустили. Ну, стены подкрасят в коридоре, какая беда? Вернемся всего через неделю, и в твоем распоряжении будет сколько угодно времени, чтобы раскопать все, что тебя интересует. Завтра эфир. Если ты третью неделю подряд не появишься в кресле ведущего — не слишком ли смело?

— Я достаточно помелькал на экране в том интервью. Разве нет?

— Но передачу снова будет вести Джемс. Ты же знаешь, рейтинги и так упали после ее появления.

— Пройдет. К Линде не успели привыкнуть.

Виктор возражал задумчиво и неуверенно. Если бы он не испытывал сомнений, принял бы решение самостоятельно, не прося совета у друга. Гарри озвучивал все соображения, которые роились и в его собственной голове.

Гарри опустился в соседнее кресло.

— Что ж, есть время подумать: вылет откладывается.

Виктор взглянул на табло: там, оказывается, появилась новая строка. И тут же голос дикторши принялся оглашать уже прочитанный им текст.

Через полчаса вылет отложили снова. Формально Виктор уже принял решение: оставаться, чтобы ловить журавля в небе, — неразумно, когда упитанная, хорошо прирученная синица требует заботы и ухода. Но в глубине души все еще ощущал себя на распутье. Одни и те же сомнения и доводы с болезненной навязчивостью крутились в голове. Утомленный этой бесплодной каруселью, Виктор закрыл глаза и задремал в неудобном кресле.

В серенькую неуютную дрему врывались голоса проходивших мимо пассажиров, утробно-громогласное бормотание дикторши, пиликанье мобильных телефонов. Прямо над ухом тихий, но отчетливый голос произнес: «Слушай свое сердце!»

Сердце громко стукнуло, провалилось в пустоту, потом вынырнуло и заколотилось в ускоренном темпе с удесятеренной силой.

Он открыл глаза. Кресло с одной стороны от него было занято грудой баулов, с другой — Гарри увлеченно читал очередной детективный роман, до которых он большой охотник. Виктор оглянулся. Больше в непосредственной близости никого не наблюдалось.

«Слушай свое сердце!» — еще отдавалось в ушах.

Виктор понял, что голос приснился ему. Так бывает в болезненном состоянии: слабый, почти не слышный и неразборчивый звук рождает яркий, четкий слуховой образ — музыку или голос, произносящий слова. С ним такое происходило уже, совсем недавно. Однако в данном случае слова показались ему значимыми. Виктор был уверен, что подсознание выдало свой вариант ответа на мучивший его вопрос.

«Слушай свое сердце!»

Он прислушался. Сердце барахталось в груди через силу, захлебываясь от бешеного темпа, с которым старалось гнать кровь, и пропуская удары. Под лопаткой потихоньку начинало ломить. Организм демонстрировал свое недовольство длительным и грубым насилием со стороны хозяина. И как это понимать?

Нужно вернуться в гостиницу, лечь в постель, проваляться до утра и со свежими силами рвануть в заветный научный центр? Перспектива немедленно лечь в постель, вместо того чтобы еще три часа болтаться в кресле в десяти километрах над землей, казалась заманчивой! Виктор прислушался. Сердце по-прежнему неслось куда-то в сбивчивом темпе.

Вернуться домой, смешать шотландский виски с домашним малиновым вареньем, купленным на Киевском рынке в Москве, с крепким чаем и молоком, а потом уже лечь в постель — в собственную! И проспать завтра часов до двенадцати. Тоже неплохо. Виктор опять прислушался. Сердце частило, торопилось, спотыкалось.

Ну и что? Какое из двух решений лучше? Ответа Виктор по-прежнему не знал. Он разозлился: угораздило зациклиться на проблеме, не стоящей выеденного яйца!

Наконец объявили регистрацию.

* * *

Я напрасно согласилась выпить кофе в кабинете у начальника! Надо запомнить раз и навсегда, что с Игорем я распиваю только чай и алкогольные напитки. Он, по обыкновению, жахнул мне от большой любви две ложки растворимого на чашку. Любим мы с ним потрепаться обо всем на свете, отвести душу. Тем более сегодня было о чем: такие у нас интересные новости!

Теперь мне плохо. Так плохо, что хоть плачь, хоть кричи, хоть кидайся на стенку — не поможет. От кофе у меня всегда учащается сердцебиение и повышается тревожность. Но сегодня это не простая тревожность. Это паника! Мне невыносимо страшно, словно бы в эту минуту совершается нечто ужасное, непоправимое.

Маме позвонила — с ней все в порядке. Позвонила соседке по квартире — соседке снизу. Уверяет, что ни потопа, ни пожара в доме не наблюдается, и дверь наша плотно закрыта. О чем, о ком мне еще так беспокоиться? Нашла предлог, позвонила Малышкиной маме — матери девочки Насти, с которой занимаюсь английским языком. Поболтали немного. Настя сидит дома с бронхитом, читает адаптированного Фенимора Купера.