Онлайн книга «Обращенные»
|
— Ты не должна… — Я это делаю, — настаивает Роз. — Думаю, что делаю. Она некоторое время молчит, затем продолжает. — Они позволяют людям, которых ты знаешь, и людям, о которых ты никогда не слышал, делать вещи, о которых ты не хочешь знать — по одной простой причине, блин: потому что им это понравилось. Даже если это опасно. Даже если это глупо. Но, знаешь ли, это их выбор. — Ты на самом деле не… — Заткнись, — бросает Роз и продолжает снова. Она говорит со мной как с идиотом, и я начинаю чувствовать себя соответственно. — Есть одна вещь, которую девочки не делают: они не говорят об этом своим отцам. Знаешь, почему? — Не хотят получить по заднице в ближайший вторник? — Нет, — возражает Роз. — Потому, что они любят своих отцов. И понимают своих отцов. И они не хотят, чтобы их отцам было больно — как тебе сейчас. Где женщины этому учатся? По каким-то книжкам? Можно собрать эти книжки и сжечь? — Помнишь, ты спросил меня, сколько любовников у меня было? Я киваю. — А помнишь, что я тебе сказала? — «Это мое личное дело»? — После этого. — «Ни одного», — говорю я. — Ты сказала «ни одного»… «теперь — ни одного». — Точно, — отвечает Роз. — Я отвечала тебе не под пыткой, в отличие от Исузу. И некоторые вещи лучше всего оставлять невысказанными. Я молчу. Кусаю губу. Открываю рот. Закрываю. Открываю снова. — Может, хватит надо мной издеваться? — спрашиваю я, уничтоженный под ноль смертельно точным попаданием в самое мое эго. — Что, их было так много? И не скажу наверняка… но судя по тому, как свет скользнул по черноте ее глазных яблок, я могу поклясться, что она возвела очи горе. До сих пор мы с Роз никогда не делали этого в моей квартире, но теперь делаем. Это секс в экстремальных условиях. Это означает: вы занимаетесь любовью потому, что если не будете заниматься любовью, то через двадцать четыре часа вы перестанете быть парой. О нет, вы не разбежитесь ни с того ни с сего, но процессу будет дан старт. Несколько семян негодования, упавших в трещину на тротуаре — и довольно скоро он будет расколот, образуются выбоины, и ухабы серьезно затруднят вашу поездку. Между прочим, если кто-то прерывает вас, когда вы занимаетесь любовью в экстремальных условиях… черт возьми, это только придает ситуации дополнительную остроту. — Ты слышал? — спрашивает Роз несколько приглушенно, поскольку моя шея находится в непосредственной близости к ее губам. — А? Но прежде, чем она успевает повторить, я уже слышу. Стук. Странно басовитый стук, словно кто-то стучит в дверь, но гораздо ниже, чем полагается. — Твит, — говорим мы оба вместе и добавляем — возможно, потому что получается в рифму: — Й-йетит… Я вздыхаю, мои царапины затягиваются, я натягиваю одежду. Босиком выхожу из спальни, пересекаю гостиную и подхожу к входной двери. — Мы трахались, Твит, — сообщаю я, распахивая дверь. — Что тебе? Но это не Твит. Это Исузу, на четвереньках, ладонь с плотно сжатыми пальцами прижата к шее. Между пальцами течет кровь, след тянется в прихожую, окрашивая стены здесь и там пятнами в форме действительно очень маленьких ладошек. Очень узких. Очень аристократичных. Очень… неживых… ладоней. — Боже милосердный… — Помогите… — Господи… — …мне… — Скажи Твит, что мы трахались! — кричит из спальни Роз. — Это… — пытаюсь ответить я, втаскивая Исузу внутрь и захлопывая дверь. — Это не… — я делаю еще одну попытку, запирая дверь на все замки. — Это не что? — Роз входит в гостиную, вызывающе голая, демонстрируя все, чего никогда не будет у нашей предполагаемой злоумышленницы. Но ей не требуется много времени, чтобы признать ошибку. — Срань господня! — ахает она. И оказывается рядом с Исузу прежде, чем успевает закончить фразу. — Черт подери, что случилось? Как будто это еще не очевидно. Остается только узнать, как и кто. — Его нет дома, — бормочет Исузу. — Он не отвечал на звонки. — Вот здесь, — говорит Роз. — Прижми. Она прижимает мои пальцы к зияющей ране, потом уходит и возвращается с иглой и нитками. Пока она трудится, зашивая рану — похоже, она делает это не в первый раз, — я замечаю то, что сначала принимаю за особенно отвратительный сгусток, прилипший к свитеру Исузу. При ближайшем рассмотрении я понимаю свою ошибку. Нет, это не сгусток. Ухо — вот что это такое. Я отбрасываю локон ее волос, сначала слева, потом справа. Ухо на месте. Второе тоже. — Ладно, по крайней мере, ты получила на память… Я делаю паузу. Прочищаю горло. — …трофей, — произношу я, отдирая ужасную вещь от ее свитера и исследуя порванные края в поисках признаков регенерации. Обычно со столь маленькими частями тела подобного не происходит, но бывает, что из них можно вырастить кое-что полезное. И я вполне уверен: в месте отрыва уже появилось немного новой плоти — белая тестообразная масса, немного липкая. Я соображаю, что ухо надо поместить в емкость с небольшим количеством крови, тогда мы сможем вырастить маленький портрет преступника — что-то вроде фоторобота для полиции. — Сможешь его опознать? Задача. — Ее, — поправляет Исузу. — Это надо понимать как «да», — говорю я, стискивая проклятую вещь в руке до тех пор, пока весь сок из него не вытекает. — Попробую с этим поработать, — напоминает нам Роз, делая новый тугой стежок. — Извини… — Извини… — Ш-ш-ш… — Ее. — Что? — Ты сказала «ее». Человек, который на тебя напал. Это была «она», а не «он». Она была она. — Я говорила? — Да. — Хм-м-м… — И как это понимать? — Никак, — отвечает Исузу. — Просто «хм-м-м». — Можешь ее описать? — Зачем? Хм-м-м… Вообще-то предполагался прямой ответ: или нет, или да. Предположительно «нет». — Что значит «зачем»? — Зачем тебе знать, как она выглядит? — Затем, что ты это знаешь, — отвечаю я. — И я смогу… — Преподать Твит урок, — говорит Роз, заставляя нас обоих обернуться. — Извини? — Как ты… — Я просто удивляюсь, каким образом эта маленькая уродина добралась до твоей шеи. — Она застала меня врасплох — ткнула меня головой в живот, а когда я разгибалась, навалилась на меня, — говорит Исузу. — Но откуда ты знаешь? |