
Онлайн книга «Смесь бульдога с носорогом: Повесть»
— А твоя подруга сказала что я красавец и лучше Николяши, — вовсю веселился парень. Я молча отвернулась и стала пристально изучать проносящийся за окном пейзаж. — Приехали, — сказал парень через десять минут. Я поглядела за окно, увидела родной с детства двор и брякнула, поглядев на свои окна на первом этаже: — Вот урод! — А на этот раз за что ты меня так? — осведомился Ворон. — Да я не тебе, — с досадой сказала я, — вон на первом этаже в окне мама, около нее какая — то тетка и видать тот самый Николяша за столом в кухне сидят. Ворон потянулся к окну с моей стороны, внимательно осмотрел пасторальную картину и с сочувствием поглядел на меня. Николяша был хрупким мужичошкой с узенькими плечами, круглым личиком с мелкими неправильными чертами кукишем. И все — мать, тетка и Николяша — внимательно глядели во двор. — Ты это, погоди, не выходи, устроим им сейчас! — невнятно буркнул Ворон и вышел из джипа. После чего он открыл мою дверцу, со всевозможными ужимками практически вынес из джипа и крепко обнял. Потом подумал и начал лобызать щечку, одновременно поглаживая меня по спинке и пониже спинки. — На окно не смотри, главное, — прошипел он, — пусть урод облезет. — Ты все-таки добрый и хороший, — прочувствованно шепнула я. — Только мать уже запомнила твои номера и завтра придет к тебе с требованием на мне жениться — ты меня только что скомпрометировал. Ворон отшатнулся и недоверчиво спросил: — Ты пошутила? — Увы, нет, — вздохнула я. — Ты иди, я тебя прикрою уж как — нибудь. — Ну ладно, позвонишь как соберешься обратно, а я поехал, — Ворон наскоро потрепал меня по плечу и быстренько отчалил. А я пошла сдаваться. Кухня встретила меня гробовым молчанием. — Так, — оживленно сказала я, меня зовут Магдалина Константиновна, прошу любить и жаловать. Тетка в белой блузке с халой на голове разомкнула губы и изумленно сказала : — Магдалина? — Ага, — весело согласилась я, — в честь библейской проститутки. — Оно и видно, — невежливо выдавила тетка, слегка качнув головой в сторону окна. — Но можно просто Машей, — великодушно разрешила я. Мать, обычно языкастая, наконец открыла рот, чтобы изречь: — Маняша, познакомься, это Анна Константиновна и ее сын Николай. — Очень приятно, — радостно улыбнулась я. На минуту я мать пожалела, однако потом вспомнила, что выдать меня за Николяшу — было ее идеей. Все равно сейчас она будет синеть, бледнеть, но на людях мне скандала не закатит, а к концу вечера я что — нибудь придумаю, чтобы мне от нее не сильно попало. — А что это вы тут сидите? — бодро сказала я. — Кухня маленькая, нам будет тесно, да и вообще в Европе принимать гостей на кухне считается дурным тоном! Мать, давай — ка в гостиную перебазируемся! Мать молча встала и мы пошли в гостиную, раскладывать стол. Николяша, увязавшийся за нами, глядел, как мы пыхтели, раздвигая тяжелые дубовые створки, помочь даже не попытался. Наконец мы с этим справились и я принялась споро таскать салаты из кухни в гостиную. — А вы были в Европе? — светски проблеял Николяша, когда я пробегала мимо него с селедкой под шубой. — Что — то вы про порядки в Европе упоминали. — Я бы не стала утверждать, что всю Европу прошла, — я поставила селедку на стол и почесала за ухом. — В Германию и Швейцарию меня не пустили — на таможне анашу заначенную нашли. А так — в Швеции была, шведы очень нетемпераментные, жуть, хуже только латыши и финны, во Франции винишко пила с клошарами под мостом, мило там, в Дании мне правда совсем не понравилось — за курево там несусветные деньги дерут. Зато в Амстердаме три раза была — там наркотики и гомосексуализм узаконены. Класс! — Маняша! — тонко вскрикнула мать. — А что это за молодой человек вас привез? — слегка кашлянув, осведомилась Анна Константиновна. — А вы его что, не знаете? — вытаращила я глаза. Матери переглянулись и синхронно покачали головами : — Нет. — Так это ж Ворон, крутой товарищ, — закатила я глаза. — Я только знаю про шесть человек, которых он пришил, а так наверняка больше. — Ты шутишь? — нервно спросила мать. Я уселась за стол, неинтеллигентно ковырнула ложкой салат прямо из салатницы, и помотала головой. — Но почему же он не в тюрьме? — с ужасом спросила Анна Константиновна. — Вы его джип видели? — спросила я, прожевав салат. Матери опять синхронно кивнули. — Девяносто девять тысяч долларов, самолет, а не машина! И он не последние деньги за нее отдал, кто ж его посадит? — рассудительно сказала я. — Салатик — прелесть, кстати. Мама, тебе положить? — Да я чего — то не хочу, — проблеяла она, хватаясь за сердце. — А вы, Николяша? — Да я бы чаю попил, — замялся он. — Заварка и чайник на кухне, — проинформировала я. Мать, с ужасом на все глядевшая, наконец собралась с духом. — Эээ, Николяша, а не могли бы вы почитать нам свои стихи? — Конечно, — он поднялся из—за стола с готовностью, свидетельствующей о сонме поклонниц и отсутствию критики. Поэты — они обычно застенчивы, пугливы и одна — единственная нелестная фраза может заставить навеки бросить стихоплетство. Может и правда чего путнее пишет? Николяша встал в центр комнаты, сложил руки на впалом животике и начал с пафосом декламировать. — Когда весной зеленеет трава, Ей внемлет душа моя. Когда вижу набухшие почки Рождаются дивные строчки. Я аж салатом подавилась, слушая это. Отложив ложку, я стала ждать продолжения. — Это было мое последнее стихотворение, «О влиянии весны на мое творчество » называется, — застенчиво поведал Николяша. Я перевела взгляд на начинающие желтеть деревья за окном и поняла — может, в мае месяце Николяша и правда чего путнее пишет, но вот по августам ему точно творческий отпуск надо брать. — Какие чудесные эпитеты, — вдруг растроганно произнесла мать. Я внимательно посмотрела на нее — шутит, что ли. Нет, мать, воспитавшая меня на Ахматовой и Пушкине с восторгом смотрела на исключительно — весенне-одаренного Николяшу. Потом она перевела значительный взгляд на меня и я с пронзительной ясностью поняла — она просто хочет меня выдать замуж. Как можно скорее, и все исключительно из добрых побуждений — порядочная девушка в двадцать восемь лет должна варить борщи и вынашивать младенцев. |