Онлайн книга «Алтын-Толобас»
|
29-го января фон Дорн двинулся от места, где ход раздваивался, дальше. Время было позднее, ночное, и царского голоса, слава богу, было не слыхать. На всякий случай, для сбережения, капитан последовал совету аптекаря, прикрыл лицо белой тряпкой с дырками для глаз, хотя кого тут, под дворцом он мог повстречать? Разве какого воришку из челяди, кто шастает по заброшенным погребам, высматривая, чем поживиться. По ночному времени в комнатах молчали, лишь из некоторых под слухов, доносилось похрапывание. Тук-тук, тук-тук, стучали ножны по плитам, да всё глухо. После одного из поворотов сверху вдруг послышалось низкое, с придыханием: – Любушка мой, ненаглядный, да я для тебя что хочешь… Иди, иди сюда, ночь еще долгая. Любовная сцена! Такое в скучном царском тереме Корнелиус слышал впервые и навострил уши. Видно, тайные аманты, больше вроде бы некому. Кроме царя с царицей других супругов во дворце нет. – Погоди, царевна, – ответил мужской голос, знакомый. – Будет миловаться. Еще дело не решили. Галицкий! Кто еще говорит так переливчато, будто драгоценные камешки в бархатном кармане перекатывает. Царевна? Это которая же? – Матфеева не остановить, он вовсе царя подомнет, – продолжил голос. – Я у него много времени провожу, насквозь его, лиса старого, вижу. Он думает, я к дочке его худосочной свататься буду, меня уж почти за зятя держит, не таится. Хочет он царя улестить, чтоб не Федора и не Ивана, а Петра наследником сделал. Мол, сыновья от Милославской хворы и неспособны, а нарышкинский волчонок крепок и шустр. На Маслену, как катанье в Коломенском будет, хочет Артамошка с государем про это говорить. Ты своего отца знаешь – Матфеев из него веревки вьет. Не сумеем помешать, сама, Сонюшка, знаешь, что будет. Сонюшка? Так Галицкий в опочивальне у царевны Софьи! Ах, ловкач, ах, интриган! Канцлер у него, значит, «Артамошка», а Сашенька «худосочная»? Ну, князь, будет тебе за это. От возмущения (да и радости, что уж скрывать), фон Дорн задел железным налокотником о стену, от чего произошел лязг и грохот. – Что это? – вскинулась Софья. – Будто железо громыхает. Неужто и вправду Железный Человек, про которого девки болтают? Слыхал, Васенька? – Как не слыхать. – Голос Василия Васильевича сделался резок. – Нет никакого Железного Человека. Это кто-то нас с тобой подслушивает. Гремело вон оттуда, где решетка под потолком. Зачем она там? – Не знаю, Васенька. Во всех комнатах такие. Чтоб воздух не застаивался. – Сейчас поглядим. Раздался скрежет, словно по полу волокли скамью или стул, потом оглушительный лязг, и голос князя вдруг стал громче, как если бы Галицкий кричал Корнелиусу прямо в ухо. – Эге, да тут целый лаз. Труба каменная, вкось и вниз идет. Ну-ка, царевна, кликни жильцов. Пусть разведают, что за чудеса. В дыре заскрипело, посыпались крошки извести – видно, князь шарил рукой или скреб кинжалом. – Эй, кто там! Стражу сюда! – донесся издалека властный голос царевны. – Погоди, не отворяй, – шепнул Василий Васильевич. – Я через ту дверь уйду… Сапоги дай и пояс. Вон, под лавкой. Прощай, Сонюшка. Корнелиус медлил, ждал, что будет дальше. Жильцов, то есть дворян из внутренней кремлевской охраны, он не испугался – что они ему сделают со второго-то этажа, где царевнины покои? Загремели каблуки, в опочивальню к Софье вбежали человек пять, если не больше. – Что даром хлеб едите? – грозно крикнула им царевна. – Государеву дочь извести хотят, через трубу тайную подслушивают. Вот ты, рыжий, полезай туда, поймай мне вора! Скрип дерева, опасливый бас: – Царевна, узко тут, темно. И вниз обрывается. А ну как расшибусь? Софья сказала: – Выбирай, что тебе больше по нраву. Так то ли расшибешься, то ль нет. А не полезешь, скажу батюшке, чтоб тебя, холопа негодного, повесили за нерадение. Ну? – Лезу, царевна, лезу. – Шорох и лязг. – Эх, не выдавай. Владычица Небесная. В каменной трубе зашумело, завыло, и фон Дорн понял, что с потолка ему на голову сейчас свалится кремлевский жилец. Вот тебе и второй этаж! Едва метнулся за угол, как в подземелье загрохотало, и тут же раздался ликующий вопль: – Живой! Братцы, живой! Это известие капитана совсем не обрадовало, тем более что вслед за радостным воплем последовал другой, грозный. – А ну давай за мной! Не расшибетесь, тут покато! Забыв об осторожности, мушкетер со всех ног кинулся в обратном направлении. Пока бежал, еледуя всем зигзагам и поворотам, из проснувшихся подслухов долетали причитания и крики. Женский, визгливый: – Тати во дворце! Убивают!!! Детский, любопытственный: – Пожар, да? Пожар? Мы все сгорим? Басисто-начальственный: – Мушкетерам встать вдоль стен, за окнами смотреть, за подвальными дверьми! Ай, беда! Теперь из погребов не выберешься – собственные солдаты и схватят. Сзади гремели сапогами жильцы, совсем близко. Поймают – на дыбе подвесят, чтоб выведать, для кого шпионил. Хуже всего то, что ясно, для кого – матфеевский подручный. То-то враги Артамона Сергеевича, Милославские с Галицким обрадуются! Бежать в дровяной чулан было нельзя – там у дверцы наверняка уже стоят. Делать нечего – повернул от развилки в другую сторону, в узкий проход, куда прежде не забирался. Терять все равно было нечего. Сапоги жильцов простучали дальше – и то спасибо. Фон Дорн на цыпочках, придерживая шпагу, двигался в кромешной тьме. Свеча от бега погасла, а снова зажигать было боязно. Зацепился ногой за камень, с лязгом упал на какие-то ступеньки. Услышали сзади иль нет? – Ребята! Вон там зашумело! Давай туда! Услышали! Корнелиус быстро-быстро, перебирая руками и ногами, стал карабкаться вверх по темной лестнице. Ход стал еще уже, стены скрежетали по плечам с обеих сторон. Головой в железной каске капитан стукнулся о камень. Неужто тупик? Нет, просто следующий пролет, надо развернуться. Миновал еще четырнадцать ступеней – железная дверка. Заперта, а вышибать нет времени. |