Книга Алтын-Толобас, страница 73 – Борис Акунин

Вальзеру досталось нести масляный фонарь и запас свечей. Еще у него был с собой пустой рогожный мешок.

– Для книг, – пояснил аптекарь. – Много, конечно, не унесем – больно тяжелы, через ограду не перекинем. Мешка будет в самый раз. Замолея берем непременно, остальное по вашему выбору. Рогожная ткань нам подходит лучше всего. Устанем нести, можно на снег поставить, книги не промокнут.

До Моховой добрались без приключений – у капитана был ночной ярлык, по которому уличные сторожа без разговоров отпирали запертые на ночь решетки.

Стена вкруг митрополитского подворья была каменная, высотой футов десять. Корнелиус выбрал угол потемней, закинул крюк и враз оказался наверху. Вальзер карабкался долго, с пыхтением, а напоследок пришлось тащить его за воротник. Фонарь пока потушили.

Усевшись наверху, осмотрели двор. Тихо. Огни в палатах потушены. Из-за конюшни набежали два огромных брехливых кобеля, загавкали, молотя когтистыми лапами по стене.

Вальзер предусмотрел и это. Вынул из мешка (выходит, не совсем пустого) два куска мяса, бросил псам. Они накинулись, проглотили мигом, а через полминуты оба зашатались, повалились набок.

– Мертвы? – спросил фон Дорн. Аптекарь ужаснулся:

– Что вы! Зачем без крайней необходимости лишать кого-то драгоценного дара жизни? Это сонное снадобье, я изготовил его для княгини Трубецкой, она бессонницей мучается. Если уж на ее сиятельство, в которой десять пудов веса, действует, то на митрополитских собак тем более.

Спрыгнули в сугроб, быстро пробежали двором к терему.

– Вон туда, – показал Вальзер. – Там черный ход, чтоб келейникам на двор, в отхожее место бегать. У грека-то теплый чуланчик близ спальни, с водосливом.

Капитан удивился:

– А водослив зачем?

– После объясню, – шепнул аптекарь. – Ну же, вперед!

За углом и в самом деле была низенькая дверь, вовсе незапертая.

Проскользнули в темные, душные сени, оттуда по двум ступенькам в узкую галерею.

– Тсс! – едва слышно прошелестел Вальзер. – Вон там Юсупова келья. Не дай бог разбудим. А нам дальше, в Таисиевы покои.

Корнелиус опасливо покосился на обиталище страшного человека, прокрался мимо на цыпочках.

– Теперь налево, – подтолкнул сзади аптекарь. – Там, в Крестовой палате, перед спальней владыки, всегда келейник сидит.

Капитан чуть высунулся из-за угла. Увидел просторную комнату с расписными стенами, одна – сплошь из икон. У малого стола со свечой сидел детина в рясе, грыз ноготь. Зевнет, перекрестит рот и снова грызет.

– Если можно, – в самое ухо выдохнул Вальзер, – обойдитесь без смертоубийства.

Сколько лишних трудностей из-за этого человеколюба, подумал фон Дорн. Но все же натянул на железное яблоко рукавицу.

Не спеша, вразвалку, пошел через залу.

Монах захлопал глазами, прищурился со света в полумрак:

– Якимка, ты?

Последние пять шагов Корнелиус преодолел прыжками и с разлету ударил привставшего часового – не в висок, как следовало бы, а в крепкий, задубевший от земных поклонов лоб. Пускай живет, благодарит мягкосердечие герра Вальзера. Хотя надежней было бы проломить чернецу голову.

Детина упал ничком, даже не охнул.

– Скорей! – поторопил аптекарь

– Погодите.

Капитан связал оглушенному руки и ноги его же вервием, сунул в рот кляп из скуфьи. Можно было двигаться дальше.

Через митрополитову спальню пробежали рысцой, толкнули высокую дверь, за ней открылась длинная лестница вниз.

Снова зажгли фонарь.

– Вот и библиотека, – объявил Вальзер, когда спустились в небольшое квадратное помещение, всё в полках с книгами. – До трех тысяч фолиантов, ни у кого в Московии столько нет.

Теперь он говорил громко, в голос, уже не боялся, что услышат.

Посреди комнаты опустился на колени, поддел ножиком дубовую пластину, потом другую, третью, четвертую, вынул дощатый квадрат, за ним – плотно набитый тюфяк, и фон Дорн увидел темную яму с грубыми ступенями из утоптанной земли.

Нетерпеливо отодвинул Вальзера, полез в яму первым. Аптекарь сопел сзади.

В черную дырку с белыми металлическими краями спустили веревку, закрепили крюк.

– Ну, с Богом, – перекрестился Корнелиус. Взял фонарь в зубы за медное кольцо, стал перебирать руками.

Вот и пол.

Сундуки, большущие! Три, еще шесть, в углу четыре, и потом у дальней стены. Всего двадцать восемь. Толкнул один – тяжеленный, не сдвинешь.

– Подержите веревку! – крикнул сверху Вальзер. – Я тоже хочу!

Не дождался, полез сам, потешно суча короткими ногами.

Капитан подергал замок на ближайшем сундуке (ох, крепок) и нежничать не стал – сбил кистенем, с одного хорошего удара. Под крышкой переливчато отсвечивала малиновым бархатная тряпица. Отдернул. Там, шириной во весь сундук лежал томище в толстом кожаном переплете. Фон Дорн приподнял его, увидел еще книги, много.

Поневоле вздохнул. Все-таки надеялся, что в тайнике окажется не Либерея, а что-нибудь ненадежней – золотые монеты, или яхонты, или смарагды, или зернь.

– Я вам говорил, я говорил! – всхлипывал Вальзер, любовно гладя рыжую телячью кожу.

Он схватил кистень, забегал среди сундуков, будто исполняя какой-то диковинный танец. Собьет замок, откинет крышку и давай бормотать чудные слова – должно быть, названия книг.

– О, Гефестион! О, Коммодиан! А это кто? Неужто Либаний? Невероятно! Но… но где же Замолей?

Корнелиус тоже времени даром не терял. Оставшись без кистеня, вскрывал сундуки тесаком. Книги в кожаных переплетах бросал на пол, в драгоценных откладывал. Некоторые были просто заглядение: с жемчугом, яшмой, изумрудами. Самые богатые оклады совал в мешок, и скоро стало некуда. Пришлось кое-какие попроще вынимать обратно, заменять более ценными. Сокровищ было столько – не счесть!

По матово посверкивающему свинцовому своду метались тени, блики от самоцветов. Безумное бормотание Вальзера сливалось в неразборчивый сип.

Мешок получился тяжеленек, а еще на стену лезть да потом через всю Москву волочь.