Книга Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея, страница 33 – Яков Шехтер

Кифа обернулся. В полутьме его глаза сверкнули, словно у Шунры.

– Волосы цвет поменять могут. Поседеешь от ужаса, вот что. И хватит вопросов. Иди прямо, во-он в тот коридор. Первая дверь твоя. Понял?

– Понял.

Я снял сандалии и, держа их в руках, обогнув Кифу, пересек зал. Камни пола были скользкими и прохладными. Войдя в коридор, я уже почти машинально поднял руку и ощупал камешки. Два, два и четыре. А обратно нужно попасть в два, два и один. Все понятно, заблудиться невозможно.

Я смело двинулся вперед и спустя семь шагов угодил пальцами в ямки двери. Одно движение – и каменная плита мягко скользнула вбок. На втором уровне двери открывались легче, чем на первом. Или потому, что сделаны позже, а возможно, потому, что за ними лучше следили.

Войдя в комнату, я задвинул дверь на место. Кто-то уже открыл заслонку, и желтоватый свет мягко расплывался посреди небольшого помещения неправильной формы, и тут я впервые ощутил, что все эти комнаты, переходы и коридоры вырубались и выкапывались в твердой земле, иногда не поддающейся лопате и лому.

Одну из стен комнаты образовывала огромная каменная глыба. Видимо, вытащить ее наружу не представлялось возможным, и строители, оставив глыбу в земле, превратили ее в стену. Остальные три стенки покрыты тонкими, обожженными на солнце глиняными плитками. Наверное, прямо за ними скрывалась черная голая земля, а плитки строители положили ради красоты.

Из пола, вдоль стен комнаты, выступали черные прямоугольные камни. Я уселся на один из них. Сидеть было удобно – искусные руки придали камню подходящую форму.

Я сидел и прислушивался. Тишина заполняла комнату, как вода заполняет мех, до самой верхушки. Ее нельзя назвать абсолютной, в глубине угадывались едва уловимые шорохи и всхлипы. Мягкие, как мука, пылинки медленно кружились в столбике света.

Немного сосало под ложечкой, и от этого во рту становилось кисло и сухо. Необъяснимая грусть навалилась мне на плечи. Глаза вдруг защипали непрошеные слезы.

Я вспомнил наш домик в Эфрате, мамины вечерние рассказы, рощицу с золотыми каплями застывшей смолы, бархатистую шерстку на спине Шунры. Все это было еще так близко и уже так далеко.

Я понимал, что прошлое ушло навсегда, но надеялся на будущее, в котором повторятся и мамины рассказы, и отцовские уроки, и даже Шунра.

Я тогда не знал, что в это самое время мать, заливаясь слезами, хоронила отца, но дрожащая паутинка ее рыданий перенеслась через разделяющее нас расстояние и, прикоснувшись к моим глазам, наполнила их соленой влагой.

Что будет со мной? Зачем я здесь, один, без родителей? Смогу ли идти дорогой избранных? То немногое, что успели рассказать мне Кифа и Шали, так далеко от меня, от моих настоящих способностей, умений. Да и что я умею, что знаю? Короткие уроки отца, рассказы матери? Я даже в школе никогда не учился, ведь ессейской рядом никогда не было, а в школу для детей Тьмы меня не пускали.

Экзамены, проверки, испытания… Как я все это выдержу, как сумею преодолеть? А если не выдержу, если меня с позором выгонят из обители, как смогу вернуться домой и смотреть в глаза матери?

Дверь отворилась, и в комнату вкатился старичок с длинной седой бородой. Она почти доходила до его пояса и торчала во все стороны, точно пальмовые ветки. Борода была почти шире туловища.

– Здравствуй, Шуа.

Я немедленно вскочил со своего места.

– Меня зовут Малих, – старичок радостно потер руки, словно предвкушая нечто интересное. – Сейчас мы с тобой начнем учение. Скажу тебе откровенно, когда вчера объявили, кому я буду преподавать, то сон убежал от меня, будто лань от леопарда.

Он снова радостно засмеялся, словно бессонная ночь доставила ему большое удовольствие.

– Ну-ка, ну-ка, покажись.

Малих два раза обошел вокруг меня, внимательно рассматривая. Его кожа была настолько розовой, что просвечивала даже через коричневую ткань хитона.

– Так это и есть тот самый Шуа, из-за которого царь Гордус перерезал сто двадцать шесть мальчиков Эфраты, – повторил он слова Наставника.

Я уже не удивился, это просто-напросто означало, что Малих – Вестник, такой же, как Шали. Вернее, не такой же, а наверняка куда более опытный и продвинутый.

– Зачем вскочил, садись, садись. В ногах правды нет. Верно говорю?

– Верно, – я уселся на камень.

– А в том, на что ты сейчас уселся, ее больше? – Малих хитро прищурился.

Не зная, что ответить, я снова вскочил на ноги.

– Тебя легко сбить с толку. Это потому, что ты не знаешь, где находится толк. Садись, начнем Учение.

Я снова опустился на камень, а Малих начал расхаживать передо мной, произнося слова тусклым размеренным голосом.

– Первое, что ты должен понять: в Учении не допускаются остановки. Продвижение должно быть каждый день, пусть маленькое, на полшага, на треть, но продвижение. Понятно?

– А что такое остановка в Учении? – спросил я.

– Предположим, ты роешь пещеру в обители. Углубляешь четвертый уровень или расширяешь его. День за днем выносишь на поверхность полные корзины земли. И вот пещера почти готова, осталось вынести последнюю корзину, но ты взял и не вынес ее. Вот это и есть остановка. А что такое продвижение? К примеру, ты начинаешь рыть новую пещеру, и перед тобой глухая стена. Ты набрал первую корзину земли и вынес ее на поверхность. Вот это и есть продвижение. Понятно?

– Понятно.

– Вторая истина, которую ты должен усвоить: Свет раскрылся в нашем мире для того, чтобы избранный не нуждался в постоянном успехе. Избранный все принимает с любовью, и удачу и неудачу. Ессеем называется тот, чье поведение не зависит от успеха.

Я недоуменно покрутил головой.

– Ты прав, Шуа, это очень сложное правило. Трудно понять, и еще труднее выполнить. Для начала отложи в сторону все свои страхи и сомнения. Не думай о том, что может случиться, если ты не преуспеешь в Учении. Главное не успех, а продвижение. Пусть маленькое, на полшага, на треть, но продвижение. Понятно?

Малих явно читал мои мысли, даже те, которые вертелись в голове еще до его прихода в комнату. Я почувствовал себя голым и беззащитным.

– Третье правило, Свет и учение о нем выше разума. Только силой веры можно преодолеть те препятствия, которые разум не может охватить. Поэтому ты обязан всецело полагаться на Учение и на учителей. Даже если разум кричит караул.

Он не спросил «понятно», потому, что понимание этих слов располагалось выше разума, которым я пытался их постигнуть.

– А теперь главное. А главное – это Закон. Почтительность без знания Закона переходит в суетливость. Осторожность обращается трусостью, смелость порождает смуту, грамота становится грубостью.

– А что такое Закон, учитель Малих? – спросил я.