Книга Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея, страница 81 – Яков Шехтер

– Теперь ты видишь, Шуа, – раздался голос Асафа, – что галилейский Вестник принадлежал к направлению терапевтов. Его старший сын, Яков, оказавшись в обители, выбрал путь воинов. Поэтому спор, который ты сейчас наблюдаешь, не просто спор отца с оперяющимся сыном, а столкновение двух принципов.

– Отец! – воскликнул юноша. Его голос дрожал от возбуждения, но он изо всех сил старался сохранить на лице выражение почтительности. – Ты сам говоришь, что свет померк и все вокруг заполонила нечисть. Почему же мы должны затвориться в обители и печься лишь о собственном духовном совершенствовании? Тот, кто действительно заботится о благе других, должен менять мир. Завещание Первого Учителя праведности о приходе Второго вот-вот должно сбыться. Помазанник Божий уже стучится в двери, и мы обязаны помочь ему войти. И вот тогда все человечество поднимется до уровня сынов Завета, сыны Завета станут, как ессеи, а ессеи – как ангелы. Пробуждение снизу рождает пробуждение сверху. Отец, мы больше не можем отсиживаться за белыми стенами Хирбе-Кумрана.

– Ты говоришь, словно воин, – с грустью в голосе произнес Вестник. – Я понимаю, дети отрываются от родителей и для самоутверждения отбрасывают их идеалы. Детям всегда кажется, будто они видят дальше и лучше. Так должно быть, иначе мир остановится. Но эти слова, которые ты произносишь с такой горячностью, – Вестник поморщился, – Яков, они ведь не твои. Ты повторяешь то, что тебе внушили воины. Их путь кажется привлекательным, особенно юноше с неизжитым детским максимализмом. Но, поверь моему опыту и знанию жизни: ваше направление ведет обитель к разрушению и гибели.

Он тяжело вздохнул.

– Ты все равно не послушаешь меня, сын. Ты хочешь набить свои шишки. Увы, но люди способны учиться только на собственных ошибках.

– Отец, отпусти меня посмотреть мир, – попросил юноша. – До конца каникул осталось много дней. Я возьму мешочек с монетами и сяду на рынке Нацерета [2] , словно меняла. Одну неделю послушаю и посмотрю.

– Ну что ж, ты уже вполне взрослый человек. Иди, смотри и слушай, только будь осторожен – повадки сынов Тьмы значительно отличаются от поведения детей Света.

– Я буду осторожен, отец! – радостно воскликнул юноша. – Я буду очень осторожен.

Клочья тумана заволокли комнату. На сей раз он не сошел до конца: между мной и участниками следующей сцены оставалась тонкая пелена.

– Почему так плохо видно? – спросил я, и Терапевт тут же отозвался.

– Это не прямая память камня. Сцены, прикрытые пеленой, впитаны из памяти очевидцев, побывавших в доме.

– А каким образом камень впитывает их память?

– Не знаю, – со вздохом ответил Терапевт. – Есть много вопросов, на которые у меня нет ответов. Мир слишком сложен и глубок, чтобы человек мог постигнуть его до конца. Привыкни к этой мысли, Шуа, она поможет тебе избежать тупиков. Ессей должен уметь остановиться на грани доступного и возможного.

Рыночная площадь Нацерета напоминала рыночную площадь моего родного города, Эфраты. Такой же фонтан с бассейном посередине, повозки крестьян, ряды прилавков, заваленных разнообразнейшими товарами, балаган для представлений рыночных актеров. Многоголосый, пестрый шум, пыль, яркое солнце, и непонятно откуда берущееся ощущение праздника.

В первом ряду перед бассейном располагались лавки менял. Те, кто солиднее, сидели за прилавками с образцами разных монет, надежно прибитых к большим доскам. Менялы попроще держали в руках несколько медных ассов, то и дело подбрасывая их в воздух. Яков сидел на земле, постелив старую циновку, и просто крутил между пальцами новехонький серебряный денарий. Денарий блестел на солнце, привлекая внимание своим блеском.

К нему никто не подходил, желающие поменять деньги обращались к знакомым менялам. Но Якова, похоже, это совсем не заботило. Он жадно прислушивался и присматривался, сцены на рынке сильно отличались от тех, которые он мог видеть в родительском доме или в Кумранской обители.

Из ряда скорняков послышался шум – расталкивая толпу, к фонтану шли трое римских солдат. Без шлемов, но в кожаных панцирях, с начищенными медными бляхами и с короткими мечами на боку. Солдаты были явно навеселе, видимо, они уже успели крепко приложиться в траттории.

Подойдя к фонтану, солдаты умылись, разбрызгивая во все стороны воду, и, прислонившись спиной к каменной стенке бассейна, принялись озирать толпу. На их лицах было написано желание позабавиться.

– Айда к девкам, – заявил один из них, оттопыривая нижнюю губу.

– Пошли, – поддержал его второй, на лбу у которого алел свежий шрам.

– А деньги? – спросил тот, что стоял посередине. – В долг нас больше не пустят.

– Вот деньги, – солдат со шрамом, вытащил потертый денарий.

– Ты что, смеешься? – возразил первый солдат. – Самая завалящая шлюха берет не меньше пятнадцати ассов, а за эту потертую монету тебе никто не даст больше пяти.

– Сейчас добудем, – солдат со шрамом отвалился от стены и решительно двинулся к Якову.

– Послушай, меняла, – сказал солдат, протягивая Якову стертый денарий. – Ну-ка объясни, чем эта монета отличается от той, что ты держишь в руках.

Яков взял денарий и внимательно осмотрел его.

– Ничем, – произнес он, закончив осмотр. – Но ваша сильно стерта и потеряла примерно треть веса.

– Не может быть! – воскликнул солдат. – Дай-ка сравнить!

Яков протянул солдату обе монеты. Тот поднес их к глазам и мельком взглянув, сунул за пояс.

– Ты прав, меняла. Однако мне пора.

Он стал поворачиваться, но Яков схватил его за ремень сандалии.

– Верните денарий, уважаемый господин.

– Я уже вернул тебе его, – с деланным удивлением воскликнул солдат, пытаясь стряхнуть руку Якова. – Ты же сам сказал, что они одинаковы.

– Одинаковая чеканка, это верно, – пытаясь сохранить спокойствие, ответил Яков. – Но вы забрали у меня обе монеты: и новую, и старую.

– Да пошел ты, – солдат тряхнул изо всех сил ногой, и ремешок сандалии лопнул.

Яков повалился на землю. Подошедшие солдаты громко засмеялись.

– Надо бы взыскать с тебя за испорченную обувь, – сказал солдат, подвязывая ремешок. – Но скажи спасибо моему хорошему настроению. Благодаря ему ты сегодня избежал пары добрых затрещин.

– Отдайте монету! – воскликнул Яков, садясь на корточки.

– Всего только монету?! – вскричал солдат, опуская вниз руки. – Возьми кое-что получше.

В то же мгновение в лицо Якова ударила струя зловонной мочи. От неожиданности он замер, солдат с хохотом направлял струю то на макушку, то прямо в глаза.

Замешательство длилось недолго, резким ударом Яков сбил в сторону руку солдата вместе с зажатым в ней членом. Не ожидавший сопротивления насмешник взвыл от боли. Яков прыжком вскочил на ноги, выхватил меч из ножен солдата и всадил его в горло обидчику, прямо над кромкой панциря.