Онлайн книга «Камни Господни»
|
Каждый день, собрав после утрени обильные подношения, Семка бежал к воротной страже, поил их водкою и, потешая озорными да похабными прибаутками, скакал на палочке вокруг хохочущей стражи. — Ай дуду, ай дуду! Сидит ворон на суку. Во горшке ядреный суп, Зачесался девкин пуп. Надо, надо мужика, Чтобы не было греха! Ой, смех, смех, смех, — Позабавиться не грех! Ибо грех, когда ногами вверх, А под венец встала — невинною стала! Под одобрительное улюлюканье стражников Семка, виляя бедрами, как мог, подражал женской походке, хватая мужиков за полы шуб. Затем ласково гладил и обнимал свою палочку-коняжку и, подражая близости, ахая и охая, валился в снег. Хохоча, воротные подбадривали юрода криками: — Давай, хорошенько наддай! — Сотри пузо начисто, чтобы как бляха блестело! — Жми пуще, будет гуще! Семка кувырнулся через голову и, ловко вскочив на ноги, стал обегать стоящий полукруг стражников, заглядывая им в глаза: — А баю-баю-баю, Не ложися с краю. Придет серенький волчок И ухватит за бочок! После этих слов юрод присел на корточки, съежился, и стал по-кошачьи фырчать, отмахиваясь руками: Усь, усь, не боюсь, На полати заберусь, Кирпичами закладусь! Говорите шепотом, Пропадите пропадом… * * * На широкий четверг Карий возвратился в Орел, удивляясь царившему в городке разгулу: на башнях не выставлены дозорные, крепостные ворота настежь растворены, а плохо соображавшая стража, ища похмельного рассола, слонялась без оружия. — Появись сейчас Кучум с сотней нукеров, до захода солнца город падет к его ногам, — Карий посмотрел на Трифона, а затем на Савву. — Понимаете, к чему говорю? Не дожидаясь ответа, пояснил: — Вы заметили трущегося у городских ворот юрода? Ты, Трифон, знаешь, кто таков этот блаженный? — Единожды зрю, — старец пожал плечами. — Разумею, не Божий слуга это, пройдоха и пустосвятец. Вишь, телом гладок, а ликом и повадками паскудист — истинно скоморох со двора боярского! — А может, не боярского, а княжеского? Откуда здесь боярам-то взяться? А вот за Камнем князь пелымский Бегбелий живет-поживает, добра наживает, да о том, как Строгановых со свету сжить, день и ночь думает. Теперь смекаете? — Выходит, что под носом у Григория Аникиевича соглядатай пелымский разгуливает, а Строганов себе празднует, да в ус не дует! — Молодец, Савва! — Карий хлопнул послушника по плечу. — Раз ты догадливый такой, прыгай из саней, да походи за юродом. Под вечор найдемся, повяжем пустобреха и потолкуем, какому Богу наш дурачок молится, какому царю справляет службу. Данил о взял у Снегова поводья и, подталкивая послушника в спину, попросил Трифона: — Благослови, старче, раба божьего Савву постоять за правое дело. Трифон с укоризной посмотрел на Карего, но Савву благословил охотно. На разгульском ристалище прежде кулачных боев назначали медвежью потеху: каждый охочий показать свою удаль, вооружась рогатиной и ножом, мог схлестнуться с медведем и биться насмерть. За уважение, не за деньги. Охотником потягаться с медведем на этот раз вызвался здоровенный солевар Фомка Лапа. Он трижды перекрестился, поклонился собравшемуся люду, взял рогатину с ножом и вошел за ристалищный частокол. Медведя подвезли в большой клетке на колесах, собранной из толстых перевязанных лыком жердей, протолкнули в ворота, закрывая их наглухо, чтобы зверь случайно не мог вырваться из ристалища. Не дав медведю опомниться и рассвирепеть, Фомка нанес удар первым, да не удачно — рогатина скользнула по ребрам, ушла в сторону, продрав толстую шкуру насквозь, вынося на острие остатки мяса и жира. Толпа ахнула и замерла в ожидании развязки. Преследуя юрода, Снегов протискивался сквозь толпившийся вокруг ристалища народ, пока, наконец, не встал за Семкиной спиной. Не отрывая глаз, Савва смотрел на застывшее лицо юрода с тихой безмятежной улыбкой. Кто-то из стоящих рядом сказал: — Отступи назад, перехвати рогатину, нырни под лапу… — Не успеет, растерялся ваш Фомушка-то, оттого и умрет, — неожиданно серьезно прошептал юрод и, встретившись со взглядом Снегова, стал быстро выскальзывать из плотного круга армяков и тулупов. Фомка резко потянул рогатину на себя, но медведь откинул ее лапой и, не давая солевару опомниться, ударил по голове другой. Боец застонал и рухнул наземь, зверь победно поднялся над ним, замахиваясь для последнего, смертельного удара. В этот миг раздался выстрел. Медведь зашатался и стал медленно оседать назад. В левом боку дымилась рана, из которой, пульсируя, била кровь. — Дело не сделано, Фомка покудова живой! — Медведя надо было теперя пущать в лес! — Кто стрелял? По какому праву? Сначала в толпе послышались недовольные голоса, которые постепенно начали перерастать в разъяренный гул. — Я стрелял, — показался дюжий человек в простом охотничьем полушубке с большой пищалью на сошке. Толпа расступилась и, смиряя гнев, ахнула: — Григорий Аникиевич… — Я стрелял, — утвердительно сказал Строганов. — А право мое — Божье: «Зуб за зуб, око за око, смерть за смерть». Или не слышали о сем, маловеры? Григорий зло оглядел собравшихся: — Вам потеха нужна, или смерти Фомкиной возжелали? Тогда нате, — он швырнул на снег длинный нож, — идите и дорезайте солевара. Тогда и потешитесь. — Что мы, каины какие? Зачем так, Григорий Аникиевич… Просто, положено по другому, по честному, чтоб до конца… — Выходит, я бесчестье творю, не позволив зверю человека задрать! Или вам будет лучше, если его дети останутся сиротами, да по миру пойдут? — Григорий отшвырнул пищаль и неверной пьяной походкой пошел от ристалища прочь. * * * — Постой-ка, постой, тебе говорю! — Снегов едва поспевал вслед улепетывающему со всех ног юродцу. Наконец, догнав Семку, схватил его за шиворот и тяжело отдышался: — Попался, чертяй криволапый. Живо сказывай, кто таков, чего высматриваешь? Семка принялся было верещать да отбиваться, но, уступая настойчивой силе послушника, сник, осел в снег, принявшись ползать на карачках у ног Саввы, жалобно подвывая: — Несчастный сиротка, Соли щепотка, Землицы горсть, Да убогая кость. На паперти сижу, На мир гляжу — Все Богу скажу! — Ты своими побасенками зубы не заговаривай! Иначе… — Савва замахнулся на юрода рукой, подумав, что до встречи с Карим он ни за что не мог бы ударить человека. |