Онлайн книга «Дневник горничной»
|
— Необыкновенный дом, — рассказывали мне там. — Сначала удивляешься, а потом привыкаешь. Иногда нет ни одного гроша в целом доме. Тогда барыня уходит, приходит, бегает, уезжает и приезжает, нервная, измученная и все время грубо бранится. Барин не отходит от телефона. Он кричит, угрожает, умоляет, бесится у аппарата… А судебные взыскания… часто случалось, что метрдотель должен был из своего кармана уплачивать по счетам разъяренных поставщиков, которые ничего больше не хотели давать в дом… Однажды в их приемный день их лишили газа и электричества… А вслед за этим вдруг — золотой дождь… Дом утопает в деньгах… Откуда они являются? Этого, например, никто не знает. Что касается слуг, то они ждут целыми месяцами своего жалования… но в конце концов им всегда его уплачивают, но ценой каких сцен, ссор!.. Это прямо невероятно… Хорошо я попала… Нечего сказать, повезло мне в тот единственный раз, когда я поступила на большое жалование… Господин Ксавье опять не ночевал дома эту ночь, — сказал лакей. О, — сказала кухарка, пристально глядя на меня, — сегодня он, может быть, придет домой… А лакей рассказал, что в это самое утро приходил какой-то кредитор господина Ксавье и устроил скандал. Там, вероятно, было что-нибудь очень скверное, потому что хозяин присмирел и должен был уплатить крупную сумму, четыре тысячи франков, по крайней мере. Барин страшно рассердился, — прибавил он. — Я слышал, как он говорил барыне: Это так не может продолжаться… Он нас опозорит… Он нас опозорит… Кухарка, которая, казалось, была вообще очень философски настроена, повела плечами. — Их опозорить? — сказала она насмешливо. — Плюют они на это… Они возмущаются тем, что нужно платить… Этот разговор меня очень расстроил. Я смутно стала понимать, что могла быть связь между нарядами барыни, ее речами и господином Ксавье. Но какая именно? Я спала очень плохо эту ночь… Меня преследовали странные сны… Я горела нетерпением видеть скорее господина Ксавье… Лакей не лгал… Действительно, странный, необыкновенный дом… Барин организовывал паломничества к различным святым местам. Я не знаю определенно, но, кажется, он был там чем-то вроде директора или председателя. Он вербовал богомольцев где только мог: между евреями, протестантами, бродягами, даже между католиками, и один раз в году он возил всех этих людей в Рим, в Лурд, в Парэ-ле-Моньяль, не без славы и не без выгоды для себя, надо полагать. Папа видит в этом только религиозный пыл, значит, религия торжествовала победу. Барин занимался также благотворительными и политическими делами: он участвовал в «лиге против светского воспитания»… в «лиге против непристойных объявлений», в «обществе устройства христианских занимательных и веселых библиотек»… в «конгреганистской ассоциации для вскармливания молоком детей рабочих»… и еще Бог знает в каких лигах и обществах он не принимал участия!.. Он председательствовал в сиротских, в рабочих домах, в клубах, в бюро для приискания занятий… Он везде председательствовал… О, у него было много занятий! Это был маленький кругленький человечек, очень живой, очень тщательно одетый, всегда чисто выбритый, манеры которого, слащавые и вместе с тем циничные, напоминали собою манеры жизнерадостного и хитрого католического священника. О нем и его благотворительных делах писали иногда в газетах. Одни, конечно, восхваляли его высокие добродетели, его апостольскую святость, другие ругали его старым мошенником и грязным негодяем. На кухне мы много смеялись над этими газетными спорами, хотя это ведь очень лестно и считается даже некоторым, шиком служить у господ, о которых пишут в газетах. Раз в неделю барин давал большой обед, на котором бывали знаменитости всякого рода: академики, реакционные сенаторы, католические депутаты, будирующие священники, интригующие монахи, архиепископы… Выделялся один гость, за которым всегда особенно ухаживали — очень старый ассомицио-нист, лицемерный и язвительный господин, который всегда говорил очень злые и неприятные вещи с печальным и благочестивым видом… И везде, в каждой комнате висел портрет папы… Да, должно быть, недурных вещей насмотрелся Святой Отец в этом доме! Мне барин не нравился. Что-то слишком многими делами он занимался и слишком многим людям он оказывал благодеяние! И то ведь знали только половину всего того, чем он занимался на самом деле. Во всяком случае, он был старым лицемером. На второй день после моего поступления, когда я помогала ему в передней одевать пальто, он меня спросил: Состоите ли вы членом моего общества «общества служанок Иисуса?» Нет, барин! Нужно непременно вам быть там… Это необходимо… Я вас запишу. Благодарю вас, барин! Могу ли я у вас узнать, барин, что за общество? Прекрасное общество, которое принимает и дает у себя приют девушкам-матерям… Но, барин, ведь я не девушка-мать. — Ничего не значит… Там принимают также женщин, выпущенных из тюрьмы… раскаявшихся проституток… там принимают разных женщин… Я вас запишу… Он вынул из кармана несколько тщательно сложенных газет и, протянувши их мне, сказал: — Спрячьте это и прочтите, когда вы будете одни… Это очень любопытно… Он взял меня за подбородок и, прищелкивая слегка языком, сказал: — Она забавна, эта крошка, ей Богу, очень забавна… Когда барин ушел, я развернула газеты, которые он мне оставил. Это были «Fin de Siecle»… «Rigolo»…. «Les petites femmes de Paris». Какая грязь!.. Ax, эти буржуа! Какая вечная комедия! Я видела их много и различных, но, в общем, они все одинаковы… Так, например, я служила у одного депутата-республиканца. Он вечно нападал на духовенство, попов… И надо было видеть, с какой резкостью! Он не мог слышать слов «религия», «папа», «монахини». Если его послушать, то надо было бы разрушить все церкви, взорвать все монастыри… И что же? По воскресеньям он ходил украдкой к обедне в самые отдаленные приходы… При малейшем недомогании он звал священника, а дети его воспитывались все у иезуитов. Он ни за что не хотел помириться со своим братом, который венчался со своей женой только гражданским браком, а не в церкви…. Все лицемеры, все подлы, все отвратительны, каждый в своем роде… У госпожи де Тарв были свои благотворительные дела; она также председательствовала в религиозных комитетах, в филантропических обществах, устраивала продажи с благотворительной целью. Таким образом, она почти никогда не бывала дома, и все в доме шло само по себе. Часто барыня возвращалась домой очень поздно черт знает откуда… Ее белье было в беспорядке, все тело пропитано совсем ей не свойственным посторонним запахом… О, они были мне знакомы, эти поздние возвращения; они сейчас же объяснили мне, какого рода благотворительными делами занималась моя хозяйка, и что делалось в ее комитетах… Но со мной она была очень мила… Никогда ни одного грубого слова. Ни одного выговора. Напротив… Она обращалась со мной дружески, почти по-товарищески, до такой степени, что иногда она забывала свое хозяйское достоинство, я — свое почтение перед ней и мы вместе болтали разные глупости… Она мне давала советы, как мне лучше устраивать мои маленькие дела, она поощряла мою кокетливость, натирала меня глицерином. Душила своими духами, мазала мои руки кольд-кремом, осыпала меня рисовой пудрой. И во время всей этой операции она повторяла: |