Онлайн книга «Дневник горничной»
|
Луиза, которая до сих пор сдерживала свои слезы, теперь разразилась рыданиями. Задыхаясь, она пролепетала: — Нет… я не хочу… я не хочу… я не хочу… Послушайте, мадмуазель, — сказала сухо г-жа Пола Дюран… — Вы должны принять это место, или я никогда больше не буду вам давать никаких мест… Вы можете тогда идти искать себе место через другие бюро… Это очевидно! — сказала старуха. — И за эти десять франков вы должны были бы быть мне благодарны… Только из жалости, из чувства милосердия я вам их предлагаю… Как вы не понимаете, что это просто доброе дело, в котором я, без сомнения, раскаюсь, как другие? Она обратилась к г-же Пола Дюран: — Что делать? Я всегда такова… я не могу видеть, как страдают люди… Я становлюсь непрактичной при виде несчастных, обделенных судьбой!.. Ведь не меняться же мне в моем возрасте? Идемте, моя милая, я вас возьму сейчас же с собой… При этих словах судорога сжала мне горло, и я должна была покинуть свой наблюдательный пункт. С тех пор я никогда больше не видала Луизы… Через два дня г-жа Пола Дюран торжественно пригласила меня в контору и после тщательного и немного даже назойливого и смущающего осмотра сказала: — Мадемуазель Селестина… у меня есть хорошее, очень хорошее место для'вас… Только нужно будет поехать в провинцию… О, не очень далеко… — В провинцию? Я туда не стремлюсь, вы знаете… Г-жа Пола Дюран произнесла: Вы не знаете провинции… В провинции есть прекрасные места. О, прекрасные места… Вот уж неправда! — ответила я. — Во-первых, нигде нет хороших мест… Г-жа Пола ласково и жеманно улыбнулась. Никогда я не видела у нее такой улыбки. Простите, пожалуйста, мадемуазель Селестина… Нет дурных мест… Черт возьми! Я это хорошо знаю… есть только дурные хозяева… Нет, есть только дурные слуги… Смотрите, я вам даю самые лучшие дома, и это не моя вина, если вы не удерживаетесь на местах… Она посмотрела на меня почти с любовью. Тем более что вы очень умны… Вы представительны, у вас хорошенькое личико, прелестная фигура, очаровательные руки, совсем не испорченные работой, и глаза, которые не спрячешь в кармане… Нельзя предвидеть, какие это могут быть счастливые случайности… при хорошем поведении с вашей стороны… При нехорошем поведении… хотели вы сказать. Это зависит от того, как смотреть на дело… Я называю это хорошим поведением… Она размякла. Все ее достоинство исчезло. Передо мной была старая горничная, способная на всякие пошлости… Глаза у нее сделались масляные… движения стали ленивы и мягки, а губы стали блестеть, как я это наблюдала у всех сводниц, вроде г-жи Ревекки Ранвэ, например. Она повторила: Я это называю хорошим поведением. Это, что это? — спросила я. Послушайте, мадмуазель… Вы не дебютантка, и вы знаете жизнь… С вами можно говорить… Речь идет об одном одиноком… уже пожилом господине… недалеко от Парижа… очень богатом… да… впрочем, довольно богатом. Вы будете заведовать у него всем домом… чем-то вроде гувернантки… понимаете?.. Такие места очень редки… очень деликатны… и очень выгодны… Такое место — это обеспеченное будущее для такой красивой и умной женщины, как вы, если только, я повторяю, она будет разумно вести себя… Это был предел моего честолюбия. Много раз я рисовала себе великолепное будущее, основанное на любви какого-нибудь старика ко мне, и этот рай, о котором я мечтала, был здесь, передо мной… он звал меня… он улыбался мне. По какой-то необъяснимой иронии жизни, по какому-то глупому противоречию, причины которого я до сих пор не могу понять, я наотрез отказалась от этого счастья, которого я желала столько раз и которое наконец представилось мне. — Старый развратник… о, нет!., я отказываюсь взять это место… Они мне слишком отвратительны — все мужчины, молодые, старые — все… Несколько секунд г-жа Пола Дюран молчала, пораженная, смущенная. Она не ожидала этой выходки… Потом, приняв опять свой строгий и достойный вид, которым она хотела показать ту пропасть, которая отделяет ее, корректную буржуазку, какой она хотела быть, — от меня, распущенной дочери богемы, сказала: Ах так, мадемуазель. О чем же вы думаете?.. За кого же вы меня принимаете?., что вы воображаете себе? Я ничего не воображаю. Только, я повторяю вам это, мне страшно надоели мужчины… вот и все! Понимаете ли вы, о ком вы говорите? Этот господин, мадемуазель, очень уважаемый человек. Он член Общества св. Викентия и Павла. Он был роялистским депутатом, мадемуазель… Я расхохоталась: — Да… да… продолжайте! Я их знаю, ваших святых Викентиев и Павлов… и всех святых, черт их возьми… и всех депутатов… Нет, спасибо… Потом вдруг, без всякого перехода я спросила: — А что он такое на самом деле, ваш старик? Ведь в конце концов… одним больше… одним меньше… не все ли равно… Но г-жа Пола Дюран не смягчалась. Она заявила твердым голосом: — Бесполезно, мадемуазель. Вы не та серьезная женщина… особа, которой можно все доверить, какая нужна этому господину. Я думала, что вы более положительный человек… с вами нельзя быть ни в чем уверенной… Я долго настаивала… Она была непоколебима… И я вошла в переднюю с тяжелым, смущенным сердцем… О, эта печальная, мрачная, всегда одинаковая передняя! Эти выставленные напоказ девушки, сидящие такие подавленные на скамейках… этот рынок человеческого мяса, нужного ненасытной буржуазии… эти бедствия и грязь, которые приводят вас сюда, несчастные, заблудшие существа, обломки кораблекрушения, вечно бросаемые из стороны в сторону… — Какой я странный человек!.. — думала я. — Я стремлюсь, я мечтаю об идеалах, когда я думаю, что они неосуществимы, а как только они близятся к осуществлению, как только они облекаются в конкретные формы… я больше их не хочу… Это присущее мне свойство было, несомненно, причиной моего отказа; но тут примешалось также мальчишеское желание унизить г-жу Пола Дюран, уличить ее, так высокомерно и презрительно ко всем относящуюся, в сводничестве… Я сожалела, что не пошла к старику, который теперь имел в моих глазах всю прелесть неизвестности, всю привлекательность недостижимого идеала… И я представляла себе его наружность… чистенький старичок, с мягкими руками, с красивой улыбкой на розовом и чисто выбритом лице; я рисовала его себе веселым, добродушным, великодушным, не слишком страстным, не таким маньяком, как господин Рабур, — и позволяющим мне водить себя, управлять им, как маленькая собачка… — Подите сюда… Ну, подите сюда… И он подходит, ласковый, вертлявый, с добрым и покорным взглядом. — Ну, теперь послужите… И он служит, такой забавный, стоя, вытянувшись на задних лапках, а передними размахивая в воздухе… |