Онлайн книга «Красная Луна»
Фюрер, — крикнул Чек, — Фюрер!.. Я не твой Фюрер. Я уже ничей не Фюрер, — усмешка, как всегда, спокойная, рассекала надвое каменно-твердое лицо Хайдера. — Они низвергли меня. Они погибли. Вечером он позвонил Ангелине. Он хотел сказать ей: благодарю тебя, дура, идиотка, за то, что ты, убрав моих генералов, сделала так, что они все восстали против меня. Спасибо, ты сделала все с точностью до наоборот. Ты хотела блага мне — а получился позор. Женщина, зачем ты, кляча, суешься в мужские игры?! Так хотел он сказать ей. Никто не брал трубку. Он набирал номер ее мобильного телефона еще и еще раз. Ни мягкого ангельского воркования: «Абонент временно недоступен…» Ни гудков отбоя. Ни извинений по-английски. Молчание. Космические хрипы. Звучание вакуума. Он нажимал на клавиши еще сотню раз, прежде чем понял, что телефон отключен. ПРОВАЛ Он идет. Вот он идет. Песенку сквозь зубы насвистывает. И дела ему нет никакого до меня. Остановился под фонарем. Закуривает. Постоял, покурил. Пошел. И я — за ним. Из фонарного света мы оба переходим в тьму. Потом он опять выходит на свет, а я остаюсь во тьме. Он идет беспечно, бросая недокуренную сигарету на асфальт, он задирает голову и смотрит на освещенные окна домов; и он не знает, что я иду за ним. Это моя новая мишень. И я попаду в нее с лету. В десять очков. В яблочко. Куда лучше выстрелить? В лицо? В затылок? В спину? Если бы убивали меня — лучше не бывает получить пулю в грудь. И видеть при этом лицо того, кто в тебя стреляет. Может быть, мне выйти из темноты, чтобы тот, кого я убиваю, увидел мое лицо? Рискованный номер. Вдруг у него тоже пистолет, и он станет защищаться? Моя новая мишень. Моя новая добыча. Моя новая дичь. Я перестреляю вас всех. Ведь предсказал же когда-то этот пророк, этот французский дядька Нострадамус, который жил пес его знает сколько лет назад, а он был, надеюсь, далеко не дурак, и, может быть, он действительно видел будущее ярко и ясно, во всех жутких подробностях: пойдет по улицам ночного города женщина в черном плаще, и в руках ее будет оружие, и будет она разить, убивать, мстить, казнить, издеваться и смеяться над всеми, кто… Женщина? Женщина в черном плаще? Ну да, женщина… Женщина в черном плаще… Женщина… Моя мишень, ты хочешь женщину? Обломится тебе. Нет, неправда, не обломится. Пуля ведь тоже женщина. Я вытягиваю руку. Дичь все ближе. Он идет по улице, по которой ходил тысячу раз, и днем и ночью, и не думает ни о чем плохом. А я знаю все улицы, по которым ходят все мои мишени. Все адреса. Я убью и этого… чтобы он больше никогда… Выстрел! Отдача. Отдача в плечо. Плечо болит от выстрела. У того, кто упал на ночной улице передо мною, уже ничего не болит. Дернулся раз, другой. Затих. Придется сшить черный плащ, чтобы обмануть беднягу Нострадамуса. И еще кое-кого обмануть. Того, кто ищет меня. А тебя разве ищут?! Ищут, и еще как. Думаешь, нет? * * * Убили Люкса. Убили Железного Жеку. Убили Тука. Убили Сашку Дегтя. Когда убили Сашку Дегтя, половина тех скинхедов, что были завсегдатаями Бункера, свалили вон из Москвы — кто куда. По друзьям, по родным в разные города и веси. Липучка подался вообще за границу, в Варшаву, завербовался работать. Даллес рванул в Питер — у него в Питере были друганы брата-вора, он кинул на прощанье: «Лучше подучусь фраеров жирных грабить, чем ихние тачки в хлам колошматить. Я сам себе хочу тачку купить!» Паук исчез тихо, не афишируя отъезд; по слухам, он укатил в Сибирь, к новосибирским скинам. Куда сгинул Бес, никто не знал. Он вроде бы торчал в больнице; но он же был тогда на собрании перед Хрустальной ночью, был, все его видели, живьем; а потом он снова куда-то провалился; может, телку нашел, загулял? Та свалка в Бункере кончилась ничем. Никого в Фюреры не выбрали. Никого не убили и не побили. Так, потолклись, как мошкара в столбе света, и разбежались, плюя под ноги, матерясь. По дороге накупили пива, оттянулись. Зубр потерял подтяжки, шел, поддерживая пятнистые штаны руками. Ржал как конь: «Если меня щас убьют выстрелом из-за угла, я, блин, пацаны, такой счастливый буду, бля, мне щас море по колено». Назавтра в Бункере поминали Сашку Дегтя, Люкса, Тука и Жеку. Набрали ящиками водки, палками — колбасу, принесли сетку лимонов, пили, пели, ели, орали и плакали, как дети, размазывая слезы по красным от водки лицам. Хайдер в Бункере больше не появлялся. И этот, Уродец, не появлялся тоже. И эта его слепая девка, чернушка, раскосая Дарья, тоже как провалилась. * * * — И что ты мне хочешь сказать хорошего, Ефим Елагин? — Она постаралась придать своему голосу максимум холодного равнодушия, подпустив для верности в тембр щепотку пряной игривости. — Соскучился? Прости, но я ни с кем, друг мой, больше одной ночи… Извини, Ангелина. — Голос в трубке был тверд, на ощупь гораздо холоднее ее голоса. — Мне сейчас не до интима. Оставим это до другого… более спокойного… времени. Ты знаешь, почему я звоню тебе? И так поздно? Извини, что так поздно. Да уж извиняю. Что стряслось? Опять цепкой когтистой лапой сжало сердце. Да ничего особенного. В меня стреляли. На улице. Только что. Кто? Зачем? Она с трудом подавила желание закричать. Не знаю, кто это. Я увидел — женщина. Черный плащ, ветер рвал его. Такой широкий, как балахон. И, знаешь?.. Он замолчал. Она слышала в трубке его дыхание. Ну?! Апрельские ночи светлые. Ее лица я не увидал. Я хорошо различил ее волосы. При чем тут волосы?.. Ее сердце билось все сильнее, все чаще. Готово было выпрыгнуть из тисков ребер. Они были красного цвета. Как у тебя. Пляска сердца продолжалась. Если бы она могла, она бы посмеялась над собой. Но она не могла смеяться. Вот как?.. Ты сейчас дома, Ангелина? Я только что вошла домой. — Она с трудом скрывала от него учащенное дыхание. — Я была в гостях. Это допрос? Ты хочешь сказать, что это я стреляла в тебя? Она заставила себя расхохотаться — сухо, холодно, отчетливо, будто дробно, мелко застучали кастаньеты. |