Онлайн книга «Путь пантеры»
Он видел: она знает и чувствует больше, чем он. Они быстро, крепко прижались друг к дружке и отшатнулись. Она даже оттолкнула его. Это ничего не значило. Схватившись за руки, они выбежали из танцующей толпы и забежали за угол дома. Там под пальмой, под розовым инопланетным светом чудовищно огромного, как Юпитер на старинной гравюре в книжке Фламмариона, фонаря, в тени длинных шуршащих пальмовых листьев, она сама обняла его. Под его губами плыл и играл ее язык, ее смеющиеся щеки, ее смешные веселые брови, похожие на двух летящих черных пчел. – Я хочу… Она закрыла ему рот щекой, и он поцеловал щеку. Ее пальцы щекотали ему шею, затылок. Потом – вдруг – больно пригибали его голову все ниже, ниже. Девчонка маленького роста, и ему, высокому, надо дотянуться до ее губ. Он оглянулся. Она поняла. В тумбе под пальмой росла маленькая пальмочка. Девчонка, как обезьянка, ловко вспрыгнула на тумбу. – Вот теперь мы ростом вровень. Он понимал. Он понял. Он даже стал чуть ниже. Теперь удобно целовать ее грудь, ее живот под ярким шелком платья. Красный шелк и зеленый шелк, да, цвета мексиканского флага. Какое горячее тело сквозь ткань! – Хочу… – Но отец нас убьет… Они понимали друг друга. – Не печалься! Он поднял к ней лицо. Слепое от радости лицо. Глаза закрыты. – Вижу тебя и с закрытыми глазами. – И я тебя! Он продел руки ей под мышки, снял ее с тумбы. Обнялись крепко. – Мы нашли друг друга? Да? Она поняла. – Да, – кивнула. Совсем близко, за углом, гремела праздничная музыка. Играли румбу. – Знаешь нашу песню «Besame mucho»? Ром погладил девчонку по черным кудрям. – Знаю. – А я знаю по-английски немного. Вот! Слушай! Она протянула нараспев: – How do you do? How are you? Do you live in America? Ром смеялся. Их животы соприкасались, как в страстном танце. Пальцы переплелись. – Что молчишь? Плохое произношение? – она по-кошачьи фыркнула. – Ты американец? – Нет, – сказал Ром по-русски. – Я русский. Девчонкины брови взлетели на лоб. – Русский?! О-о-о-о-о! Русский! Не может быть! – Все может быть. Он взял ее за плечи. – Я очень тебя люблю, – сказал он тихо по-английски. – Te amo, – сказала девчонка по-испански. – Как тебя зовут? – Фелисидад. А тебя? – Ром. Они всю ночь гуляли по Мехико. Фелисидад держала Рома за руку, как дитя. Время от времени они останавливались и целовались: около неоновых мигающих реклам, около страшных стеклянных небоскребов, около старинных мраморных фонтанов на круглых тарелках площадей, среди пляшущего народа или в безлюдных переулках. Фелисидад ловила губами губы Рома, а он ловил ее дыханье. Он чувствовал ее запах, Фелисидад пахла лавандой и немного – розой, а еще танцевальным потом, и терпким потом любви, и чуть-чуть красным перцем горчили ее теплые, подвижные, как рыбки, губы. – Ты моя красивая. Ты моя нежная. Он говорил ей нежности, а она говорила ему: – Смотри, какой красивый мой город! Моя страна! Она показывала ему ночной Мехико, будто свою грудь в распахнутом вырезе цветного платья. На ее шее болталась связка черных тяжелых каменных бус. Ром спросил: – А это что за бусы? Как древние. Она поняла, ответила: – Я колдунья. Это не просто украшение. Это колдовское ожерелье. Ром не понял испанского слова «колдунья». Она догадалась, что он не понял. Тогда она подняла руки над головой и сказала: – Гляди мне в глаза! Ром заглянул ей в глаза – и медленно, и все быстрее и быстрей стал тонуть, а потом полетел. Фелисидад крепко обняла его, и они полетели вместе. Над черным, в золотых бабочках огней, Мехико; над ближними горами; над пирамидами; над черными и желтыми песками; над пустынями; над вулканами; над выгибом земли; над землей, внезапно ставшей родной, любимой. У него занялся дух. Фелисидад обнимала его так крепко, как могла. Грудь под грудью. Лицом к лицу. Склеились. Сцепились. Ветер свистел. Волосы Фелисидад отдувал и бросал Рому на щеки, опутывал шею. Поднялись слишком высоко и начали падать. И, когда падали, Рома охватил страх. Он понял: они оба сейчас разобьются, – и не стало времени. Время исчезло. Его взяла Фелисидад. Время стало ее животом, ее руками, ее глазами. «Она есть смерть и есть жизнь. Она моя жизнь. С ней не страшно ничего. Не страшно разбиться». Ром крепче обнял ее и еще сильней прижал к себе. Воздух свистел и пел в ушах уже отчаянно, оглушительно. Земля приближалась. Стремительно. Неотвратимо. Он хотел запомнить миг, когда они разобьются, но кто же помнит свою смерть? Все потемнело, а потом вспыхнуло опять. Он открыл глаза. Они стояли в переулке. Фелисидад держала его за плечи и нежно дула ему в лицо. Отерла ему ладонями мокрый лоб. – Теперь понял? – Да. Понял. Обнимая ее одной рукой, другой погладил ее по щекам. – Но я не боюсь, что ты колдунья. Колдуй на здоровье. Когда занялся рассвет и они оба, усталые и счастливые, вымотавшие терпение друг друга бесконечными поцелуями, подходили к гостинице, Фелисидад изменилась в лице. «Что с тобой, – наклонился к ней Ром. – Может, что-нибудь не так? Девчонка остановилась и зажмурилась. Так стояла с полминуты, а он терпеливо ждал. – Ром. Я чувствую. Знаешь, вокруг тебя… – Она обвела в воздухе рукой круг. – Черное колесо. Тоска. Тоска берет меня. Тоска, тоска. И он понял. Но улыбнулся все равно, через силу. – Это значит, мы больше не увидимся? У тебя кто-то есть? «Наплевать, если это первая и последняя ночь с этой девчонкой. Не будет больше таких ночей. Никогда. Но и за эту спасибо». Кого он благодарил – не знал. Фелисидад затрясла лесом дегтярных волос. – Нет, нет! Нет! – Значит – завтра? – Сегодня! Дай твой телефон! Когда она убегала – глядел ей вслед, положив руку на грудь, и сердце билось под рукой, подраненный зверек. Ром вошел в номер. «Я пьян, – сказал он себе, – пьян, пьян. Я пьян от любви!» Бросился на кровать. Хотел уснуть в одежде. Задремал. Вскинулся. Ток прошел от темени до пяток. Выдернул из кармана телефон. Набрал номер. «Бабушка, ответь. Бабушка, ответь!» Молчание. Гудки. «Там сейчас день, можно позвонить Фане Марковне. Можно. Можно». |