Онлайн книга «Большой шухер»
|
— Что ты, маленький? — Хозяйка еще ничего не видела, а потому не поняла перемены в поведении собачки. — Кошка поцарапала, да? Сейчас мы ее прогоним, будет знать… И старушка, сделав несколько неверных шагов, подошла к топольку и, вытянув свою клюку, отогнула побег в сторону. — Ax! — вырвалось у нее, и в тот же миг усталое и больное сердце бешено заколотилось, в голову хлынула кровь, красная муть поплыла перед глазами, мир завертелся, земля ушла из-под ног… Чапик сперва ничего не понял. Никогда еще он не видел, чтобы хозяйка так быстро и резко меняла вертикальное положение на горизонтальное. Обычно, укладываясь спать, старушка сперва присаживалась, а уж потом, покряхтывая, ложилась на бок, не без усилий втягивая ноги на диван. А тут — р-раз! — и грохнулась на спину. Никогда за весь свой единственный год жизни Чапик такого не видел. И уж тем более ему ни разу не помнилось, чтобы хозяйка ложилась спать на улице. Если бы Чапик умел говорить! Он бы, наверно, тут же закричал: «Бабуля! Ты что, с ума сошла, на улице падать?! Опомнись!» Но ничего, кроме визгливого лая, он издать не сумел. Потянул зубами за подол — никакого эффекта. Хозяйка лежала неподвижно, и хотя пахло от нее почти так, как всегда, лицо стало незнакомым. А глаза были открыты и не двигались. Нет, это она не спать легла. Ведь когда спят, то глаза закрывают, и люди, и собаки, и кошки — все те живые существа, с которыми доводилось иметь дело Чапику. И непонятно, от чего ему стало страшно-престрашно, тоскливо-претоскливо. Чапик сел на задние лапы, задрал мордочку в небо и впервые за всю свою недолгую жизнь испустил тонкий, протяжный вой… За пару минут до этого дворничиха, толстая, краснорожая и бездетная разведенка, накануне крепко гульнувшая, вышла во двор с метлой и совком. Она увидела из окошка, как старушка с Чапиком отправилась на прогулку, а как ушла за гаражи — проглядела. И очень расстроилась, потому что ей ужас как хотелось узнать, что там вчера происходило в «Санта-Барбаре», которую она не посмотрела из-за пьянки. — Куда же она подевалась-то?! — недоуменно произнесла дворничиха. — Артемьевна! И услышала тоскливый собачий вой. — Мать честная! Чегой-то средь бела дня? — насторожилась дворничиха и потопала за гаражи. Она сразу же увидела Артемьевну, лежащую на земле рядом с гаражом владельца «шестерки». Чапик, оборвав вой, бросился к ней, рыча и гавкая, — он не любил теток с метлами. — Артемьевна, ты чего? — дворничиха подбежала к старушке, ухватила за руку, почуяла холод, охнула и побежала вызывать «Скорую»… Своего телефона у дворничихи не имелось. В квартирах на нижнем этаже, она это точно знала, все были на дачах. Пришлось подниматься на второй. Позвонила в первую попавшуюся дверь. — Кто? — настороженно спросил из квартиры женский голос. — Это я, Рая, дворник. — Не знаю никакой Раи! — рявкнул уже мужской бас. — Шесть утра, е-мое! Какие там дворники! — Во, блин, зараза! — разозлилась Рая. — Да мне позвонить надо, женщине плохо! — С автомата звони! У нас тут не переговорный пункт. — А пошел ты на хрен! — раздосадованная дворничиха позвонила в другую квартиру. — Коз-зел! — Вам кого? — проскрипел старческий голосок. — Это ваш дворник, Рая меня зовут! Мне позвонить надо срочно, человек помирает! — Что? Не слышу! — переспросили из-за двери. — Говорю, Артемьевне плохо, упала! «Скорую» надо вызвать… — во всю луженую глотку проорала Рая. — Не слышу… Повторите, что вы сказали. На третьем этаже щелкнул замок, зашаркали шлепанцы, и вниз спустился качковатый паренек лет двадцати пяти, с крепкой шеей и бритыми висками, в зеленых спортивных штанах и красной майке с надписью: «STENFORD UNIVERSITY». — О чем базар, теть Рай? — спросил он вальяжно. — Может, кому морду почистить надо? — Да мне позвонить надо, бабку Артемьевну не иначе удар хватил! — Какие проблемы! Ща звякнем, пошли. — Вот спасибо, Гриша! А то ишь, жлобы: «Из автомата звони!» Хоть один человек нашелся! Рая поднялась на третий этаж, зашла в квартиру, косясь на сложенные в штабель коробки с импортным добром. — На, звони, теть Рай! — Гриша набрал 03 и подал трубку дворничихе. В трубке пошуршало, потрещало, похрюкало и отозвалось: — «Скорая»! — Тут женщине плохо! — заорала Рая. — Машину надо, врача! — Ясно, что не слесаря, — хмыкнула трубка. — Адрес ваш какой? Да поживее, поживее говорите! — Матросова, восемь. — Квартира какая? — Да она во дворе лежит! — Фамилия больной? — Не знаю, только знаю, что Антонина Артемьевна. — Возраст? — Восемьдесят ей, может, больше. Не знаю точно. — Что с ней? — Упала и лежит, глаза открыты, не дышит, а собака воет… — В течение часа ждите. «Скорая» подкатила на удивление быстро, максимум минут через двадцать. Из нее вылезли сонная молодая врачиха и злые позевывающие санитары. Эта бригада собиралась уже сменяться после ночи, а тут на тебе — вызов. — Где больная? — проворчала врачиха так, будто заранее знала, что вызов ложный и никакой больной в природе не существует. — Там, там! — заторопилась дворничиха. — У гаражей лежит. Когда шли через проход между гаражами, врачиха принюхалась: — По-моему, трупный запах… Правда, Славик? — Ага, — с шумом втянул воздух санитар, — есть такое дело. Давно ваша бабка скопытилась… Поди-ка, сутки пролежала. — Чего ты мелешь? — прорычала дворничиха. — Она всего час назад, как гулять с собакой вышла. Чапик снова затявкал, когда увидел, что незнакомые, неприятно пахнущие люди подходят к его неподвижной хозяйке; один из санитаров сделал вид, что хочет пнуть его ногой. Чапик знал, что это больно, шарахнулся в сторону, задев гибкий побег тополя… — Ox! — вырвалось почти одновременно у всех, кроме, конечно, Чапика. Потому что увиденное было уж очень жутким и непотребным даже для видавших виды работников «Скорой помощи», не говоря уже о похмельной дворничихе, которая тут же зажала рукой рот и, отойдя в сторонку, стравила все, что было в желудке, будто ее пробрала морская болезнь или неукротимая рвота беременных. Там, в тесном промежутке между двумя гаражами и забором, укрытый от не слишком пристальных взглядов крапивой и тополиным побегом, лежал труп. Даже при том, что разглядеть его как следует можно было только на свету, ни у кого и в мыслях не появилось пощупать пульс у этого тела или поднести ко рту зеркальце, чтобы проверить, нет ли у него дыхания. И дело было даже не в том, что из закутка густо тянуло трупным запахом. Даже если бы запаха не было, никто не решился бы признать живым человека, чья голова (с откромсанными носом и ушами, разорванным ртом и глазами, один из которых был выжжен, а другой — выколот) была отрублена. И то, что голова была не просто отброшена, а погружена во вспоротый от ребер до паха живот убитого, из которого; чтобы освободить место, были выворочены потроха, лишний раз подтверждало мысль о том, что гражданин, отдавший Богу душу, пострадал не от ДТП. Те части тела, что символизировали мужское достоинство гражданина, были грубо ампутированы и в измочаленно-окровавленном виде запиханы в рот отрезанной головы. |