Онлайн книга «Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу»
|
У подростков не всегда появляются такие мысли. Не стискивает сердце тоской, пока то ли в голове, то ли в жопе колобродит романтика уголовщины, культа силы, спецназа. В России эта дурная романтика будоражит миллионы идиотиков — в том числе и внешне взрослых, с бородами, лысинами и усами. Но если пришли они в голову хоть раз, эти невеселые мысли, если защемило сердце от бессмысленности этих смертей, значит, умнеем, взрослеем… Примерно так, как сегодня Миша. Двое скользнули в пространство между залегшим отрядом и боем, растворились между лиственниц, в кустах тальника. Остальные лежали, молчали, все решали двое из восьми. Прошли две геологические эпохи, а по часам — порядка получаса, и возникло шевеление в лишайнике. Фома с Игорем тащили что-то длинное, замотанное в чехол от спальника, только ноги в сапогах торчали. Они и чехол были в отваливающихся на глазах ломтях, в подсыхающих разводах грязи. — Ну-ну, давай, давай, давай… Лежавший, спеленутый в спальнике, еще дышал, хотя уже довольно слабо. Хоть убейте, а где-то Миша уже видел это бледное, окаймленное черной бородкой лицо с застывшим выражением скуки и смертной обиды на жизнь. Кляп вынули, из кожаного ведра плеснули водой с осколками льда, и лежащий шумно задышал. С четверть минуты человек рассматривал склонившихся и наконец несмело произнес: — А где Михалыч? Красножопов знал, как надо допрашивать языка, он уже почти раскрыл рот, чтобы рявкнуть полагающееся, но вопрос его как-то смутил, и он переиграл начало. — А он что, должен быть здесь, твой Михалыч? — А он не должен? — У вас главный кто? — А вы кто? — Отвечать! — сел Красножопов на любимого конька. — Где Акулов? — А вы знаете Акулова? — Отвечать! Где Акулов, я тебя спрашиваю?! — Ушел… — Куда ушел?! — Не знаю… — Фамилия! — Его? Акулов… — Нет, твоя! — Ленькин я… — Документы! Ленькин сунул руку в нагрудный карман. Там было, конечно же, пусто. Коровин протянул шефу давно заначенные документы. — Ага! Значит, и правда Ленькин?! Виктор Иммануилович, значит?! Ну и как вы думаете, Виктор Иммануилович, что будет, если мы вас сейчас будем судить? А?! По законам военного времени? Ленькин долго моргал длинными девичьими ресницами, беззвучно открывал и закрывал припухший после кляпа рот. И задал естественный вопрос: — А за что? — А ты не знаешь, за что?! Нет, вы посмотрите! — Святослав Дружинович даже хлопнул себя по бедрам от полноты чувств. — Он не знает! Значит так, даю последний шанс! Последний шанс, ты понял?! На что Ленькин, так же моргая и охая, тоже резонно заметил: — Так и первого шанса ведь не было… От злости Красножопов чуть не засадил ему пинка под ребра, тем более, что на физиономиях спецназовцев расцветали откровенные улыбки. Но сдержался в пользу худшего. Склонясь над Ленькиным, Красножопов склонял голову к одному плечу… к другому… сопел и сверлил своим взглядом Витины глаза, пока не почувствовал: хватит! И тогда сказал с расстановкой, веско и определенно: — И не будет. Ни первого, ни последнего. Рассказывай. С четверть минуты стояла тишина, потом губы Ленькина дрогнули: — Что рассказывать?! — Все! — Ну давайте, я с конца… — Нет, с начала! — Ну тогда так. — Ленькину неудобно было говорить, лежа на мокром чехле, продолжавшем впитывать влагу с ягеля. Он стал озираться, потом сел. — Прилетели мы сюда… сколько же дней назад? Мы сразу вышли на кочевье. — Случайно? — Нет, мы его с прошлого года знаем. — Что здесь делали в прошлом году? — Раскопки вели. — Дальше! — Ну что «дальше»? Стоял туман, в тумане подошли к их лагерю, залегли в распадке. А они из лагеря ушли. — Все? — Нет, оставили одного. — Они — это люди Чижикова? Ленькин страшно удивился. — Нет, что вы… Это мы — люди Чижикова. Нас так и называют — «чижики»… — А они — это кто? Чей лагерь вы брали, а?! — Они… ну, Михалыч, его люди… — Та-ак… А почему ты, как очнулся, сразу спрашивать: «где Михалыч, да где Михалыч»?! Приставал тут ко всем со своим Михалычем, сил нет! — Я не приставал… Я думал… — Что ты думал?! — Что меня люди Михалыча украли… — Что сделали?! — Ну, это… Я стоял, меня раз! — Ленькин сделал выразительный сгребающий жест обеими руками. — Думал, от Михалыча подошли? — Ну да… — А дальше что было? — Что? Ну, очнулся… — Что было, когда лагерь захватили! Вы почему на связь не вышли?! — А потому, что у нас рацию украли. Тот парень, которого мы взяли, он рацию стащил. И тут глаза у Ленькина расширились так, что в каждый могла въехать телега. — Вот же он! Тот, кто сбежал, кто Юрку убил! — По апатичной физиономии Ленькина не без труда расползалось выражение ярости. — Отвечай, куда дел Вовку Акулова?! Ленькин даже попытался кинуться на Мишу, но был удержан Фомой и Гариком. Красножопов откровенно ухмылялся. А что? Он классно прокачал языка, получил картину происшедшего. Кстати, подтвердился рассказ Миши, и это тоже хорошо. Получается, что он, Красножопов, правильно не велел резать парня. Он, Миша, и правда никакой не враг, а просто идеалист и болван. Ничего, обтешется, научится и людей резать, и идти с конторой до конца! Еще будет полезным, животное! И Красножопов благосклонно покивал Мише. — Куда Вовку дел?! — не успокаивался Ленькин. — Чего стоите?! Берите его, пусть расскажет! — Тише, тише, — успокоил его Красножопов. — Он уже все рассказал. Имей в виду, это наш человек. И вот что, Витя… Ты бы лучше пошел сейчас к своим… У вас после Акулова кто главный? — Саша Ермолов. — Ну вот к нему и подойди. Вы, я вижу, эту хибару никак взять не можете. Давно штурмуете? — Мы не штурмуем… А пули их там не берут, стены толстые. — От неумения и не берут. От вашего неумения. Да ладно, значит, объясни своим, помощь идет. Не прошло и получаса, как жизнь пошла совсем другая. Боевики старательно лежали, по уставу: раскинув ноги и положив карабин так, чтобы стрелять с положения «упор лежа». Боевики работали, как и положено, не задавая вопросов. Вместо непрофессиональной пальбы вразнобой по зимовью они стреляли точно и красиво, заставляя сотрясаться стены. Прошивать стены насквозь вроде не получалось, но и в бойницы все же залетало, и однажды кто-то зашелся криком внутри, а боевики захохотали. Шла налаженная, четкая стрельба, в которой все знали, что делать. |