Онлайн книга «Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит»
|
Миронов оглянулся на усатый портрет, испытал привычное свербение в носу и тепло в животе, словно бы от выпитой водки. Перевел взгляд на зека. Н-да, и контраст же! И устало, уже мирно: — Так говоришь, светится шар? — Светится, начальник… Ох, светится. — Значит, и желания исполнит? — А ведь исполняет, начальник… — А какие такие желания он тебе исполняет, номер ты наш? — Ну какие… Чтобы пайка была толще. Чтобы кайло было легче. И чтоб здоровье… — А ну встань. Да не бойся, больше бить не буду. Миронов вгляделся в существо. Бескровные губы, покрасневшие запавшие глаза, шелушащаяся кожа потрескалась, выпустила сукровицы. Сколько ему оставалось бы, даже без отбитых почек и печенки? Ну, месяца два, это от силы. Но ведь верит, что дали здоровья, что лучше ему, что жить долго… И будет верить до конца, до смерти. А остальные тоже будут верить. Даже если на глазах у них помирать будут другие, каждый до конца будет верить: это другому дали неправильно, дали не то, а я получу все как надо, мне дадут здоровье, я останусь! — Так где, говоришь, вход в пещеру? — Не в курсе я, начальник… — Не в курсе, а шар видел? — Не… не видел, другие видели. — Кто, называй. — Не помню я… — Ох, заколебал же ты меня… Миронов замотал головой. Ну и морока, с бывшими людишками. Ясно же, что сдыхать будут — не скажут, где их чертов шар. Верят в свой дурацкий шар, и пока не поколеблена их вера, нет надежды. И охрану поставили у входа в рудник, и где проход в пещеру, всеми силами пытались вызнать — и ничего не берет. Уходят днем, во время работы. Пропадают и на день, и на два. Надо поколебать веру, тогда появляется шанс… А ведь Миронов знает, кажется, как надо доказать этим баранам! — А ну пошли! Л-237 не мог сразу так взять и пойти. Пришлось преодолеть брезгливость, задержать дыхание и прикоснуться руками, влить водки в страшный, распухший рот. Ну вот, теперь до барака дойдет, а там пусть катится себе. — Вста-ать!! Бывшие люди спрыгивали с нар, где спал каждый по достоинству, по месту. В полутьме, в адском свете еле видной лампочки, лица зеков казались еще страшнее, чем были; чему всегда дивился даже многоопытный Миронов, все же разной была печать обреченности на каждом отдельном лице. Разной была степень обреченности, даже на этом руднике смертников. И еще… Даже в этом предбаннике ада были какие-то ранги, какая-то иерархия. Даже здесь все сильно различались, как если бы оставались людьми. Одни спрыгивали быстро, но подумавши. Эти, сохранившие остатки достоинства, могли бы выйти из другого лагеря. Другие сваливались с нар, замирали по стойке смирно до того, как мозг мог понять сказанное, как воля могла приказать. У этих уже не было своего ума, своей воли, вообще ничего своего. Эти — не жильцы, даже если их прямо сегодня отпустить. Они и на воле подохнут, им просто уже нечем жить. — Ну что, бывшие люди… вот этот козел говорит, будто в пещере есть шар… Что он его видел, и что К-734, и Н-556, и другие его тоже видели… Л-237 замотал головой, замычал, несколько раз скрещивал руки на груди: мол, ничего не говорил. Миронов ударил его, — совсем легонько, скорее даже оттолкнул. Подобие человека не в силах было устоять, улетело куда-то за нары. — Ну так как, есть шар? Не бойтесь, никого не трону. Я поговорить с вами хочу. Так есть он, шар? Молчание. Слышно только, как за стенками барака воет метель, колотит чем-то по крыше, надавливает на стекло. — Скажите только, есть он, шар? Не спрашиваю — где. Сам шар — есть? Как Миронов и ждал, веселой блатной скороговоркой: — А если есть шар, что тогда, начальничек? — Если есть — тогда и скажу, что тогда. — Ну, допустим, есть. — А ты его видел? — Не, начальник, я сам не видел. — Но что есть — то знаешь точно? — Знаю точно. — Вот то-то и оно, граждане бывшие… Ничего вы не видели, ничего толком не знаете. Никуда не лазали, пещеры тоже не видали. Но знаете точно — есть шар. Правильно излагаю? Тот же ернический, блатной голос: — А если так, начальничек, что будет? — А если так, имею предложение. Давайте так: я не буду спрашивать, что вы видели, куда ходили… Буду спрашивать только про то, что вы все точно знаете… Идет? Недоуменное молчание повисло в смрадном серо-красном полумраке. Было прохладно, по полу полз мороз из-за двери. Кое-кто уже начал поджимать босые ноги. Миронов почти слышал, как потрескивают мозги: что это напало на начальничка? — Ну, кто принимает предложение? — Можно вопрос? — подал голос все тот же, давно прикормленный знакомый. — Задавай. — Вот я соглашусь… А что мне за это будет? Беззубые, безгубые рты на сморщенных мордах растягивались — наверное, это они улыбались. — Ничего не будет. Мой интерес в одном — я вам сейчас как дважды два докажу, что верите вы — в чепуху. Путем свободной полемики докажу. Никого бить не буду — словами. Идет? — Тогда — идет… — А коли идет, то отвечай: есть шар? Точно знаешь, что есть? — Точно знаю. — И желания шар исполняет? Уже три голоса враз ответили весело, бойко: — Исполняет… — Точно знаете? — Точно знаем! — Ну ладно… Миронов давно наметил одного. Которого если не станет, никому не сделается от того особенной беды. Старик К-497 сидел, кажется, с 1929 года, с Беломорканала. Знали его все, звали даже между собой Митричем. Добрый был и безобидный, только толку с него никакого. Когда прислали год назад, толку уже не было; прислали, чтоб прибрал его скорее рудник; его, слишком долго мотавшегося по лагерям, да так, к огорчению народной власти, и не сдохшего. — Митрич, ты желания у шара загадывал? Зеки насторожились. То, что начальник не выделял никого, это успокаивало, расслабляло, зеки начинали доверять. А тут кого-то выделили из прочих, и появилась опасность. Все усвоили давным-давно: никого никогда не выделяют для чего-нибудь хорошего. И назвал не по номеру, по отчеству… Это было очень подозрительно. А Митричу, как видно, все равно. Если он и поднял голову, то по одной причине: трудно было понимать, что говорят. — Митрич, вот ты лично что у шара просил? Раскрылась страшная гнойная пасть, шлепнули бесформенные губы: |