Книга Метро 2033. Корни небес, страница 54 – Туллио Аволедо

Он размышляет несколько секунд, а затем добавляет:

— Мы должны в точности восстановить, что там произошло. Скоро доктор Ломбар скажет нам, как примерно все было. Но все равно остается один вопрос: если исключить возможность того, что эти люди покончили с собой, то кто их убил? Сколько было убийц? И как они действовали?

Я откашливаюсь и тоже снимаю маску.

— Полагаю, нам следует договориться.

Голова Дюрана медленно поворачивается в мою сторону. Он смотрит на меня налитыми кровью глазами. У всех нас такие глаза после этой ночи.

— Наша миссия — не охотиться за убийцами, — договариваю я.

Дюран не отвечает.

— Наша миссия — добраться до Венеции.

Он кивает.

— Добраться до Венеции… — повторяет он. Проводит рукой по трехдневной щетине. Потом его губы складываются в улыбку, не предвещающую ничего хорошего.

— Кажется, твоя миссия приносит неудачу, священник.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, я хочу сказать, что где бы мы ни появились, мы оставляем за собой смерть.

Поверить не могу!

— Ты хочешь сказать, что всерьез думаешь, будто это моя вина…

— Я ничего не хочу. Говорю только, что за нами тянется след смерти. И такого с нами никогда раньше не случалось.

— Мне кажется, что в данном случае смерть оказалась перед нами.

Дюран прикрывает глаза. Кажется, он обдумывает мои слова.

— В Риме кто-нибудь, кроме кардинала, знает о нашей миссии?

Я задумываюсь.

— Нет.

— Точно?

Молния пронзает мой мозг.

Максим.

Мое сердце начинает учащенно биться.

— Да, — отвечаю я, — точно.

Дюран долго разглядывает меня. Приглушенный шум дизельного мотора подчеркивает тишину в салоне. Гробовую тишину.

— Хорошо. Я хочу верить тебе. Но предупреждаю тебя, что двух совпадений достаточно.

Мы выходим из машины. Солнце почти совсем зашло. Мы идем в свете фар. Фасады домов превратились в черные холмы, в грозные тени, нависающие над нами. В церкви мелькают фонарики.

Дюран ведет меня к зданию. Мы входим.

Егор Битка пришел в себя. Ему и принадлежит второй фонарик помимо того, что в руках доктора Ломбар.

Снаряжение женщины, как и ее резиновые перчатки, перепачкано кровью. Увидев Дюрана, она медленно приподнимается от трупа, который она изучает, роняя на пол мясницкий нож. Потом встает перед капитаном и покачивает головой.

— Ты поняла, что произошло? — спрашивает он ее неожиданно нежно.

— Да, — отвечает она, но ничего не прибавляет.

— Скажешь мне?

Ломбар вздыхает:

— Это было не быстро. Сначала дети. На всех них признаки множественного изнасилования. И работал не один убийца. Это было коллективное изнасилование. То же и со взрослыми.

Я в ужасе смотрю на маленькие тела, прибитые к стенам, на растерзанные трупы, подвешенные на деревянной конструкции, как украшения чудовищной рождественской елки.

— Они тоже были изнасилованы, — холодно докладывает Ломбар. — Точнее, они вступали в сексуальные связи. На них нет признаков насилия. Хотя, конечно, у меня нет возможности провести настоящее вскрытие. Но выглядит все именно так. Насилия не было.

— Сколько их?

— Не понимаю.

— Тех, кто сделал это, — поясняет Дюран, — сколько их могло быть?

Прежде чем ответить, Ломбар долго смотрит на него.

— Ни одного. Это были они сами. Они сами сделали все это. Изнасиловали детей. Убили детей. Занялись сексом. А потом распяли сами себя.

— Это невозможно.

— Видимо, это было непросто. Особенно когда их осталось мало. У последнего, вон там, если видишь, одна рука свободна. Он кастрировал себя ею. Вон тем ножом.

Она оглядывается кругом. Ее глаза кажутся холодными, но губы искажены судорогой.

— Здесь, наверное, стояли жуткие крики. А может, и нет. Может, они умерли в тишине. Это знают только они…

— Ты говоришь мне…

— Я говорю тебе, что перед нами не убийство. Это было своего рода жертвоприношение. Эти люди принесли себя в жертву. Они подготовили эту конструкцию, а потом один за другим прибили к ней свои руки и ноги и изуродовали свои гениталии. Последнему пришлось делать это самому.

Я ошеломленно смотрю на этот алтарь мертвецов. Все признаки налицо. Адель Ломбар права.

— Но почему?.. — бормочу я.

Взгляд Ломбар испепеляет меня.

— Почему? Он спрашивает меня, почему? Это ты мне скажи. Ты священник. Это твой Бог требует человеческих жертв. Не мой.

— Но и не мой.

Ломбар толкает меня в плечо.

— Ох, молчи, священник! Что ты об этом знаешь? — кричит женщина. А потом выбегает наружу, в темноту, не надев противогаз.

Дюран знаком велит Битке последовать за ней и охранять ее. Солдат вылетает наружу.

Потом офицер оборачивается ко мне:

— Не обращай внимания на то, что она сказала. Это была просто истерическая реакция.

— Что она имела в виду, когда сказала, что Бог требует человеческих жертв?

— Ничего. Бессмысленные слова. А теперь идем.

Он собирается уйти, но я остаюсь на месте.

— Одну минуту. Мне нужно еще кое-что сделать.

— У нас нет времени. Мы должны использовать каждую минуту темноты.

— Одну минуту, — повторяю я, доставая из рюкзака пузырек со святой водой и старую зубную щетку, которую я использую как кропило.

Дюран кривится при виде этих предметов.

Потом говорит: «Одну минуту» и уходит.

После того, как свет его фонарика перестает освещать неф и его ужасное содержимое, я громко произношу формулу последнего помазания:

— Через это елеосвящение и по его святейшему милосердию помоги тебе Господь, с благодатью Святого Духа…

Мои слова звучат холодно, как капли воды, падающие на дно заледеневшего грота. Уши мертвых не слышат ее. Глаза мертвых встречают тьму так же, как встретили свет, с тем же ужасным безразличием. Они стали предметами, холодными, как мрамор. Но моя религия не позволяет мне так смотреть на них, моя религия говорит мне, что я должен молиться за душу, которая некоторое время назад гостила в этом мертвом теле.

— …и, освободив тебя от грехов, спаси тебя в своей доброте и возвысь тебя. Аминь.

Только ветер отвечает на мою молитву. Ветер и шум двух дизельных двигателей снаружи.