Онлайн книга «Сказки врут!»
|
— Je vais mieux. Merci. [8] Но давайте лучше по-русски? Я сейчас не очень… — Я видеть, что ви не очень, mademoiselle, — закивал пузан и гордо задрал нос. — Я помогаль! Или ви думать, тольстый мсье только мочь приходить и смьешно топать ноги? Если честно, я вообще об этом не думала. Но логично было бы предположить, что занимающий не самый низкий пост в своей организации бельгиец обладает соответствующими этой должности способностями. — Я виграть время, — он посерьезнел, обернувшись туда, где замерли в ожидании Натали и темный, — но нье прогнать это совсьем. Сильный свьязь чьерез кровь. Сильный t e l e pathe и другой мастьер, тот, кто мочь работать с кровь. Льекарь, как ви, или некромант. Mademoiselle надо иметь свой поручитьель за жизнь, чтоби порвать эта свьязь. — Поручитель? — переспросила я. — Человьек, которий дать свой кровь за вас. Кровь нарушать другая кровь. — Я могу, — сказал сидевший в изголовье Серый. — Ви? — прищурился толстяк. — Ви не мочь. Ви свой жизнь не мочь поручаться. — Тогда я, — с готовностью выступила Нат. — Ви мочь, — кивнул Ле Бон. — Последний слючай. Два женьщин — пльохой связь. Ньет harmonie. [9] Я посмотрела на Сокола, но его взгляд был направлен куда-то поверх моей головы, а в глазах сверкали привычные и уже ненавистные льдинки. — Остается Антон, — бросил он без раздумий. — Ты же не откажешься помочь? Вот и хорошо. Говорите, что нужно делать, Виктор. Ле Бон велел свернуть ковер и нарисовать на полу какой-то знак. Кажется, показывал его темному на экране мобильника, но мне опять стало нехорошо, и я не особо понимала, что происходит вокруг. Тени не вернулись, но иногда сквозь стену я видела темную улицу и фонарь вдалеке и боялась закрыть глаза, чтобы не оказаться там… — Ви не все рассказать мне тот раз. Так? — Я все рассказал вам, Виктор. Анастасию схватили на улице, усадили в машину, усыпили. Я сумел догнать похитивших ее спящих, но не подумал, что они могли взять у нее кровь. Версия для широкой общественности. Молодец, Сокол. Гни свою линию. Мы же никому не доверяем. Только на словах. Иногда… — Mademoiselle говорить вам свой сон? Ньет? Я видеть. Она встречать человьек с личина ее ami. [10] Он просить помогать. Убивать вас. Она же так дьелать? Но уметь остановиться. Mademoiselle ошень нье хотеть ваша смьерть, monsieur Соколь. Тот человьек хотеть. Ви знать, я думаю, это кто есть? — Ван Дейк. Уже примеряет новое тело и ищет первую жертву… Уже нашел. — Oui. Я тоже считать так. Он мочь отпустить mademoiselle, когда видеть, что она нье випольнить приказ… — Он никогда и никого не отпускает, Ле Бон. Поэтому я и обратился к вам. Помогите, а на благодарность я не поскуплюсь. Выковыряй из руки монетку и верни ее колобку. — Ми потом это обсуждать. Пока рисовать схема. — Я могу чем-то помочь? — вмешалась в разговор Натали. — Фрау Эбель? Ви тоже хотеть рисовать? — Если можно. — Можно. Бьерите бумага, ручка и рисовайте котики. Котики успокаивай ваш ньерв. Идитье, madam, рисовайте и нье мешать нам тут. Хлопнула дверь. — Браво, Ле Бон, — похвалил насмешливо Сокол. Из-за высокой спинки кровати при всем желании не могла рассмотреть что-то вычерчивающего на полу колдуна. — И долго вы мечтали сказать ей что-то подобное? — Многие годы, — со вздохом ответил бельгиец. — Но я думать, это быть мне радость. Иногда мы сами не понимаем своих желаний. Они еще о чем-то говорили, но я уже не прислушивалась. Снова навалилась тяжесть, заломило виски, а в глазах то темнело, то вдруг хотелось зажмуриться от болезненно-яркого света. И в конце концов я сдалась, выбрав темноту. Слава богу, это была обычная темнота, и я пребывала в ней в счастливом одиночестве. Мне было почти хорошо. А потом меня зачем-то подняли с мягкой уютной кровати и уложили на твердый пол. Хотела возмутиться — голос не слушался. Хотя бы взглянуть, что происходит, — глаза отказывались открываться. Откуда-то издалека долетали обрывки разговоров и непонятных слов — возможно, на латыни, но я бы сейчас за это не поручилась, как и за то, что все происходящее не еще один сон. — …А теперь надо руку резать? — Антоша, ты в каком веке живешь? Запах табака и дорогого парфюма. Сдавившие предплечье пальцы. Игла словно раскаленная. У нас тут не Средневековье: стерильные шприцы и вата со спиртом, прямо как в поликлинике. И добрый доктор Франкенштейн… — Уходить все! Нечьего видеть. Mademoiselle отдыхать. Мадмуазель отдыхать на полу? Слава богу, нет. Теплые руки, знакомые, родные. Едва уловимый аромат активно рекламируемого по всем каналам дезодоранта — того самого, перед которым и ангелы не устоят. Колючая щека, о которую с нежностью трусь носом. Снова кровать… — Она спать мало. Потом льежать. Час, два, три. Пока голова переставать больеть. Не надо бить одна. Говорить, слушать. Видьеть. Вьечер бить, как новьенький. — Нас она и старенькой устраивала. Надо же, темный, я тебя, оказывается, чем-то устраивала. А чем-то, видать, не вышла, раз так резво за Антошкой спрятался… — Спасибо, Виктор. Я ваш должник. Но я не люблю оставаться в долгу… Интересно, почем нынче Насти? Смотри не переплати… Я еще не спала, когда он вернулся. Вошел, негромко окликнул державшего меня за руку Сережку. Глаз я по-прежнему не открывала, но голоса слышала уже отчетливо. — Идем, пока время есть, обсудим еще кое-что. Влад звонил Антону… — Знаешь, Сокол, мне уже не очень нравится наш план. — Есть другой? — Нет, но Настюха… — Ты же слышал Ле Бона? С ней все будет в порядке. — Нужно сказать ей, чтобы она не… — Нет! — резко и твердо. — Или ты не понимаешь, что на кону? А Ас-с… Настюха твоя все поймет. Потом. Настюха ничего понимать не желала и попросту отключилась, так и не узнав, чем кончился этот разговор. Когда я проснулась, в комнате никого уже не было, и меня это даже порадовало. Правда, ненадолго: опять разболелась голова. Но на этот раз боль не сопровождалась пугающими картинками и провалами во тьму — обычная такая головная боль, как после трудного рабочего дня или бессонной ночи. |