Книга Мы из будущего, страница 11 – Александр Шевцов

Чуха обмяк и, вцепившись в Нину, горько зарыдал. Медсестра гладила его, шепча на ухо ласковые слова. Наконец упала последняя мина, и наступила звенящая тишина. Обстрел закончился.

Борман присел на землю, прижавшись спиной к стене окопа. Череп не отрываясь смотрел на отрезанную голову сержанта, словно не понимая, как такое могло произойти, затем, согнувшись, отполз в сторону. Его вырвало. Емельянов привстал, снял пилотку и перекрестился. От обильно разлившейся крови поднимался едва заметный пар. Нина деловито осмотрела следопытов и, заметив кровь на бледном лице Бормана, спросила:

— Вы ранены?

— Где? — Борман машинально провел рукой по голове и вздрогнул. — Ничего не чувствую.

— Зацепило, наверно. Идти можете?

— Могу.

— Идемте со мной в медсанчасть.

Борман послушно пошел за Ниной. Емельянов с жалостью посмотрел на плачущего Чуху, присел рядом, обняв его за плечо:

— Ну, тише, сынко, тише. Не бойся. Вот будут у тебя сыны, какой ты пример им подашь? Закончится война, и спросят они тебя, папка, а как ты воевал? Знаешь, как важно детям гордиться своим отцом? Ты же сейчас их будущее защищаешь.

Спирт мрачно посмотрел на старшину:

— Как ты думаешь, отец, а потомки нам спасибо скажут?

— Спасибо надо заслужить, паря.

Чуха уткнулся в пропахшую потом гимнастерку старшины:

— Мне страшно. Я не хочу умирать.

— Всем страшно. — Емельянов кивнул в сторону тела сержанта. — Ты думаешь, он жить не хотел? И я хочу.

Некоторое время Емельянов молчал, затем продолжил:

— Но и те, кто дома нас ждет, жить хотят. И те, кто еще не родился, дети наши, внуки, должны иметь право на эту жизнь.

Емельянов встал и, схватив за ноги тело сержанта, потащил его за собой.

* * *

К полудню выглянуло солнце. Сразу стало жарко и душно. Грязная жижа на дне окопа густела. В траве жизнерадостно застрекотали насекомые.

Спирт, Череп и Чуха сидели в окопе молча. Делиться впечатлениями никто не хотел. Затянувшееся молчание прервал возвратившийся из медсанчасти Борман. Его волосы были вымыты, лицо казалось свежим и выражало легкое удивление. Он презрительно кинул чистую гимнастерку Чухе и сел рядом со Спиртом. Тот внимательно посмотрел на приятеля.

— Ну че, прибалдел?

— Заткнись.

Спирт мечтательно продолжил:

— А че, клевая телка! Такую бы…

Череп, обрадованный возможностью отвлечься, поддержал Спирта:

— Да, чикса на пять балов. Я бы ей тоже отдался — за стакан семечек.

— Вы моральные уроды… — Борман замолк, подбирая весомые аргументы.

— Ну… Слушаем, ты говори, — неожиданно спокойно сказал Чуха. Он с вызовом смотрел на Бормана, и в этом взгляде было нечто новое.

Борман обвел взглядом приятелей и, решив не провоцировать конфликт, примирительно закончил:

— Не лезьте не в свое дело.

— Я вот чего подумал. Если ее того… то ребенку будет шестьдесят лет. Прикиньте, сын отцу в отцы годится. Вот прикол. — Спирт рассмеялся, поддержанный Черепом.

Борман и Чуха переглянулись.

— Вы сами успейте родиться, идиоты, — зло оборвал смеющихся Борман.

* * *

К вечеру вновь стало холодно и сыро.

Чуха суетливо перебирался по окопам к медсанчасти, часто оборачиваясь, проверяя, чтобы никто из приятелей за ним не увязался. Он унял нервную дрожь и сорвал несколько полевых цветов, растущих по краю бруствера. Вдохнув в себя их пряно-горьковатый запах, он уловил в нем приятный оттенок полыни — так же пахли шея и волосы Нины. Чуха закрыл глаза, вспоминая обстрел, дикий, безумный страх смерти, охвативший его, и прикосновение рук этой девушки, ее ласковый шепот. Сейчас ему казалось, что именно она уберегла его от гибели. Чуха продолжал рвать цветы. В этой безумной, агрессивной среде войны неожиданно обретенная любовь казалась ему единственным спасением. То, что это именно любовь, он ни на минуту не сомневался.

Когда он подошел к палатке медсанчасти, дрожь по телу усилилась, сердце стучало часто и гулко. Перед собой он держал сдавленный потной ладонью букетик полевых цветов. Чуха завернул за брезентовый угол палатки и столкнулся нос к носу с Борманом, огибающим ее с другой стороны. Борман, в руке которого был букет чуть меньшего размера, мрачно посмотрел на соперника.

— А ты прыткий.

— Я поблагодарить хотел.

— Благодетель хренов. — Борман подошел к Чухе вплотную.

— А ты?

— Смотрю, успел смелости набраться. Я тебя, тля, меж пальцев разотру. Глаз на жопу натяну… Коршун ты плюшевый…

Чуха попятился:

— Борман, ты неправильно понял. Я же так… просто хотел поблагодарить.

Борман с размаху ударил Чуху кулаком по лицу. У последнего выпал из рук букет.

— Ты кого Борманом назвал, козлина? Какой я тебе Борман? Подставить меня хочешь? Забыл, где мы? Я для тебя — Сергей Николаевич, ты понял?

— Серега, перестань. Я все понял. Нет базара.

— Еще раз здесь увижу… — Борман поднес к носу Чухи увесистый кулак.

Чуха опустил глаза и стал растирать кровь по лицу:

— Да не нужна она мне.

— И запомни, на войне всякое может случиться. Я тебя предупредил. А теперь пошел вон. И пацанам молчок, а то…

— Все-все, понял. Уже ушел.

Чуха отбежал в сторону, обернулся, убедившись, что Борман зашел в палатку медсанчасти, сплюнул кровь и тихо, сквозь зубы, пробормотал:

— Это уж точно — всякое может случиться.

* * *

Череп не без удовольствия погладил затвор винтовки Мосина, отполированный мозолистыми руками предыдущих владельцев. Тяжелая и неприхотливая трехлинейка была основным оружием рядового состава Красной Армии. Череп старался не задумываться о судьбах тех, кто держал ее в руках раньше, только отметил про себя, что, судя по видавшему виды прикладу, прежних владельцев было немало.

Рядом сидели жующий травинку Спирт и шепчущий молитву Чуха. Прижавшись щекой к стене окопа, то ли спал, то ли забылся Борман.

Медленно тянулись последние минуты перед атакой. Череп вдохнул в себя тревожный сырой утренний воздух, смешанный с табачным дымом курящих самокрутки солдат. Чуха перестал молиться.

— Я не смогу.

Спирт выплюнул травинку:

— Пристрелят же, дурак.

— Не смогу я.

Череп ободряюще посмотрел на Чуху.

— Ну и оставайся здесь… Там же обрыв и озеро. Метров сто пробежать — и мы дома.