Онлайн книга «Голем. Книга 2. Пленник реторты»
— Куда! — осаживали особо ретивых телохранители Альфреда. — Не переть скопом! По одному! По одному подходить! Сам же властитель Верхних Земель только улыбался — молча, насмешливо. Кандидатов наскоро опрашивал Лебиус, перед которым иные нидербургские ремесленники робели больше, чем перед змеиным графом. Отбор проходил быстро и незатейливо. Одних умельцев отводили в сторону. Других — возвращали в толпу. Насколько понял Дипольд, брали в первую очередь тех мастеров, которые имели дело с металлом. Но не только их. Магиерский капюшон с двумя непроницаемо-темными смотровыми прорезями кивал довольно часто. Чем при этом руководствовался Лебиус — оставалось загадкой, но, несомненно, выбор делал именно он — не маркграф. Отобранные нидербуржцы отходили — с радостью и надеждой. Некоторые искренне благодарили маркграфа. Лишь какой-то оружейник, чья кандидатура уже была одобрена магиером, попытался по доброй воле вернуться назад — на площадь, где вдруг тонко заголосила и забилась в истерике молодая женщина. Его не пустили. Сшибли с ног, связали. Как оказалось, наивный оружейник рассчитывал, что умелые руки спасут не только его самого, но и жену с детьми. Нидербургский мастер ошибся. — Ремесло — это одно, — назидательно и громко, чтобы слышали прочие, объявил маркграф. — Бабы и детишки — другое. И мешать одно с другим не нужно. Кто следующий? Выходи! Выходили… А Дипольд оценивал расположение маркграфских воинов и мысленно прикидывал расстояние между ними. Увы, никакой надежды на спасение не было: пешему ускользнуть с оцепленной площади не стоило и пытаться. И что остается? Принять последний бой? Напасть с засапожником на Альфреда или Лебиуса? С засапожником! Да уж… Маркграфа и магиера надежно прикрывают конные телохранители. И верные трабанты — начеку. А рядом — цепь копейщиков. А еще — големы… Нет, засапожный нож не то оружие, с которым стоит сейчас устраивать дерзкое покушение. С ножом — ничего не добиться. С ножом — не успеть… Правда, с того места, где Альфред и Лебиус опрашивают нидербуржских ремесленников, можно достать никем и ничем не защищенного трубача. Пфальцграф внимательнее присмотрелся к бездоспешному всаднику в ярком наряде, пригодном для парадных выездов, но не для боя. Ведь, действительно, можно… С сигнальщиком змеиного графа он совладал бы в два счета. А что? Сбросить этого разодетого павлина с коня, и самому — в седло. Ну а там — уж как повезет. Оберландский трубач был не только без брони, но и без оружия. А вот конь под ним — знатный. Рослый, сильный, выносливый жеребец. То, что нужно для бегства. «Для очередного бегства» — скрежетнул зубами Дипольд. Ладно. Тут уж скрежещи — не скрежещи, но к маркграфской свите его все равно близко не подпустят. Из толпы даже выйти не позволят. За мастерового-то себя никак не выдашь. Служивший до сих пор Дипольду верой и правдой дорожный плащ святого отца теперь оказался помехой. Ну не может нидербургский ремесленник носить инквизиторское одеяние! И скинуть этот маскарадный костюм тоже нельзя. Сейчас не самый лучший момент для того, чтобы открывать лицо. — Я! Я, ваша светлость! — рвался тем временем к Чернокнижнику очередной кандидат. Пухленький, чистенький, ухоженный, в богатом платье, обликом похожий, скорее, на преуспевающего купчишку средней руки, нежели на местного умельца. Горожанин выбрался из толпы. И тут же попал в руки оберландских копейщиков, а после был брошен перед маркграфом. Упитаный нидербуржец бухнулся на колени, забубнил скороговоркой, не поднимая головы: — Все могу, ваша светлость! Пушки ладить, колокола лить, мечи ковать, кольчуги плесть, брони править, часы чинить, бусы и серьги с каменьями паять… Маркграф и магиер переглянулись. На этот раз слово взял маркграф. — Эк, оказывается, каков мастер на все руки! — насмешливо крякнул Альфред. — Истинно молвите, ваша светлость! Так и есть! Сталь, железо, бронза, золото, серебро… Все могу! Все могу! Все могу! Дипольд поморщился. Даже ему, человеку, не посвященному в тонкости городских ремесел, было ясно: врет обезумевший от страха толстяк. И притом врет безбожно. Ну не может ювелир изготавливать мечи, а бронник возиться с часовой механикой. И не работает с серебром и золотом тот, кто имеет дело со сталью. Скорее всего, валяющийся в пыли горожанин прежде просто торговал и тем, и другим, и третьим, а ныне решил всеми правдами и неправдами (а неправдами — так в первую очередь) прибиться к группке нидербургских ремесленников, в которых нуждались оберландцы и которых в ближайшее время убивать, явно, не собирались. Прибиться, а потом? Интересно, как этот торгаш собирается выкручиваться потом? На что надеется? Рассчитывает с ходу овладеть мастерством, которому прочие учатся не один год? Или он вылез из толпы без всякой надежды — на авось, лишь бы не оставаться среди обреченных? — Все могу! Все могу! Все могу! — без умолку твердил купчишка, бездарно прикидывающийся ремесленником. То ли змеиного графа убеждал, то ли себя самого. — А ну-ка встань, чудо-мастер… — пугающе-медовым голосом повелел Альфред. Нидербуржец поднялся. Ага, а глазки-то зажмурены. И даже издали видать, как дрожат у бедолаги колени. Член городского совета, которому Дипольд на этой площади срубил голову, и тот вел себя достойнее. — Все могу, все могу, все могу… — …и покажи мне свои мастеровые руки. Не заподозрив подвоха, бюргер машинально поднял над опущенной головой обе руки. — Ладонями вверх! — потребовал маркграф. Нидербуржец, не переставая бубнить одно и то же, повиновался. — Все могу! Все могу! — на одной ноте заклинал он. Быстро-быстро, без перерыва. — Та-а-ак, — протянул Альфред. — А где же твои трудовые мозоли, славный ты наш умелец? — Все мо… Обманщик осекся. Замер. Застыл. Понял. Осознал свою ошибку. И всю бессмысленность необдуманного, опасного поступка. Только теперь, видимо, и осознал. Краткая пауза. Горожанин, спохватившись, дернулся было, но… — Дер-р-ржать р-р-руки! — негромко, но угрожающе рокотнул сквозь зубы змеиный граф. — Не пр-р-рятать ладони! Дрожащие руки, вывернутые ладонями кверху, замерли в воздухе. Голова же норовила укрыться под ними. Голова втягивалась в плечи, будто шеи и не было вовсе. Будто меч входил в ножны. И никак не мог войти полностью — чтоб с рукоятью вместе. — Ты раскрой-ка глаза, чудо-мастер, да посмотри… — продолжал откровенно потешаться над бюргером маркграф. — Не на меня — туда вон посмотри, на обычных работников, кои лишь одному делу обучены. Видишь, у каждого его ремесло на дланях проступает, а у тебя ручки чистенькие, гладенькие, к труду не приученные. Как у знатной дамы ручки-то… Оберландский властитель помолчал немного, полюбовался произведенным эффектом, продолжил — зловеще и ласково одновременно: |