Онлайн книга «Черная кость. Книга 1. Князь-волхв»
Горбатый волхв усмехнулся: — Не каждому в этом мире ведом предел своих возможностей, а уж чужих — так и подавно. Ладно, хватит глазами хлопать-то. Показывай давай, что в суме. Тимофей поднял с пола бесерменскую котомку, взрезал мечом ремешки. Раскрыл. Под плотной черной тканью обнаружилось… Больше всего ЭТО походило на граненое яйцо, высеченное из чистейшего горного хрусталя. Большое яйцо — с человеческую голову в шеломе. Гладкая, переливающаяся в факельном свете оболочка помечена странными письменами. А внутри… Да, все верно, внутри, под толстой, бесцветно-льдистой коркой, вмурована ЧЕРНАЯ КОСТЬ, туго обтянутая темной потрескавшейся кожей… Это была невероятно усохшая рука, согнутая в локте. Настолько маленькая, что ее можно было бы принять за руку младенца, если бы не тонкие и длинные, немыслимо длинные пальцы вместо обычных пухлых детских коротышей. Из скрюченных по-стариковски перстов торчали ногти, напоминавшие когти хищного зверя. Рука была срезана у самого плеча, причем срезана аккуратно и ровно: на кости не видать ни щербинки, ни скола. — Это добыча великого хана! — Бельгутай вдруг решительно шагнул вперед. Обнаженная сабля нойона хищно заблестела в факельных огнях. Ищерский князь окинул степняка тяжелым взглядом. Понял ли Угрим сказанное по-татарски, нет ли? Скорее всего, нет. Хотя, как знать… Тимофей никогда не ведал, где пределы понимания проницательного князя-волхва. Угрим, не удостоив Бельгутая ответным словом, повернулся к Тимофею. — Так, говоришь, ханский посол? — Он самый, — кивнул Тимофей. — Хан отправил его к Феодорлиху, а теперь… — Теперь он останется здесь, — перебил Угрим. — В качестве гостя… — Это добыча хана! — не унимался Бельгутай. С саблей наголо нойон подступал к ним. И к суме черного бесермена. — Или в качестве пленника, — весомо, спокойно и холодно добавил Угрим. — Но, княже!.. — Тимофей растерянно посмотрел на Угрима. — Негоже удерживать чужих послов силой. — Он многое видел и многое знает, Тимофей. Его отпускать нельзя. Сейчас — нельзя. — И все же… — вновь осмелился вставить слово Тимофей. — Хан вроде как союзник наш нынче… — И я хочу, чтобы он оставался союзником впредь, — отрезал князь-волхв. — Столько времени, сколько это нужно нам. Объясни послу, что у него нет выбора. Если будет противиться — умрет. — Но… — Не спорь! — гневно сверкнул очами Угрим. — Не иди супротив княжьей воли. Тимофей вздохнул. Произнес по-татарски — негромко, отведя глаза в сторону: — Бельгутай. Тебе придется задержаться. Добавил поспешно, словно оправдываясь: — Князь приказал. Узкие глаза степняка вовсе превратились в злые щелки, ноздри, наоборот, гневливо расширились. — Бельгутай, поверь, мне самому все это не по нраву, но князь… — Я не подчиняюсь приказам твоего коназа-шамана, Тумфи! — вскинул голову нойон. — Я не подчиняюсь прочим урусским коназам. Я посол великого хана и выполняю только его волю. Я должен безотлагательно вернуться в ставку Огадая. И я отвезу ему это. Изогнутый клинок указывал на прозрачный кристалл с заключенной внутри костлявой рукой. — Пусть твой коназ отдаст Черную Кость, и великий хан щедро возблагодарит его. — Дурень! — качнул головой Тимофей. — Князь сейчас в своей вотчине и в своем праве. Если он сам не сочтет нужным, то ничего никому отдавать не станет. И тебя отсюда никто против его воли не выпустит. Живым — так точно. Князь не позволит. — Тогда я убью твоего коназа, Тумфи! * * * Угрим лишь усмехнулся, когда кривая полоска заточенной сабли дернулась в его сторону. — Не глупи, Бельгутай, — нахмурился Тимофей. Бесерменская сума с яйцом-самоцветом вновь полетела наземь. Тимофей, обнажив меч, встал между послом и князем. — Живота лишиться хочешь? Или в камень обратиться, как этот вот… Тимофей взглядом указал на полонянина, закованного в каменный панцирь. Бельгутай ничем не выказал страха. Нойон был не робкого десятка и, похоже, готов был биться до конца. Даже с сильным колдуном. — Если мне суждено погибнуть — хан отомстит! — прохрипел степняк по-татарски. — Если меня сгноят здесь — хан отомстит! Что верно, то верно. Степняки люто мстят за своих. Тимофей покосился на князя, однако Бельгутай не дал ему вымолвить ни слова. Бельгутая несло, в раскосых глазах полыхала неукротимая ярость. — Никто не смеет поднимать руку на обладателя ханской пайцзы, — посол благоговейно тронул продолговатую золотую пластину на шее, — ибо дерзновенная рука будет отсечена по самую голову! Если твой горбатый коназ, Тумфи, самонадеян и глуп настолько, что не понимает таких простых вещей, пусть готовится к худшему. Скажи ему: тумены Огадая вытопчут всю ищерскую землю, сотрут с лица земли его жалкий городишко, сроют стены до основания, обвалят эти подземелья, а его самого сварят заживо в кипящем масле. С тобой вместе сварят, Тумфи, если ты сейчас не сможешь образумить своего коназа. Татарин умолк, переводя дух. — Что, Тимофей, шибко бранится, да? — скривил губы Угрим. — Местью пугает, — хмуро, без тени улыбки, ответил Тимофей. Нечему тут было улыбаться. — Говорит, что хан… — Чепуха! Ничего нам Огадай не сделает, — отмахнулся Угрим. По мнению Тимофея — слишком уж легкомысленно. — Княже, вообще-то вредить ханскому послу, да еще и с охранной пайцзой, это и вправду как с полымем играть. Большим набегом чревато. Угрим оскалил крупные зубы: — Не беспокойся, Тимофей. Уверяю тебя, сейчас татарин уповает вовсе не на ту золотую вещицу, что болтается у него на шее, а на связь с шаманом, который ставил на него свои защитные заклятия так же, как я на тебя — свои. Только напрасно он надеется. Когда порвался темный путь, которым вы спасались от латинян, вместе с ним разорвались колдовские связи и раскололись магические щиты, наложенные на вас. Ханский посол больше не несет на себе чужого волховства. Как и ваш пленник. Как и ты сам, кстати, Тимофей. На тебе тоже нет теперь моей защиты. Объясни это послу. Скажи, что помощи ему ждать неоткуда. Бельгутай выслушал Тимофея с недоверием и сабли не убрал. — Даже если твой коназ говорит правду, Тумфи, это ничего не меняет. Гнев великого хана будет страшен вне зависимости от того, когда откроется истина и наступит время кары — через неделю, месяц или год. — О какой каре ты говоришь, Бельгутай?! — вздохнул Тимофей. — Пойми: Огадай никогда не узнает, где и почему ты сложил свою дурную голову. Хан будет мстить латинянам — не нам. Ты погибнешь напрасно. Твоя смерть никому не принесет пользы. Так что спрячь лучше сабельку-то. |