Книга Битва, страница 37 – Триша Салливан

Я прошептала ему, что следует сказать, прямо в ушко, тихо-тихо.

— Сун Кац говорит, что я заложник. Я безоружен. Не стреляйте и, прошу вас, ПОЖАЛУЙСТА, выключите ваши мегафоны. Этот шум сводит ее с ума.

Алекс выдал свою речь. Я помедлила, обдумывая следующие слова.

— Она говорит, что отпустит меня, если на нее не станут давить. Оставайтесь на месте и сохраняйте спокойствие, тогда она не причинит мне вреда.

— МЫ ПРОСТО ХОТИМ ПОГОВОРИТЬ С СУН! — завопил во всю мощь своих легких капитан Видео, мегафон бесполезно болтался у него на боку.

Да уж, эти парни, когда у тебя пушка, несомненно ведут себя малость иначе, чем обычно, когда, к примеру, словят тебя разъезжающей по окрестностям в «саабе» сестренки Кери с выключенными фарами на ночной автостраде и запрятанной под пассажирское сиденье початой бутылкой водки «Смирнофф». Уж в такие минуты они сама любезность.

— Кончай трепаться, — как попугай повторил за мной Алекс.

— Поднеси палец к губам, — добавила я.

— Поднеси палец… ой! — Он сделал, как я велела.

Я видела, что капитан Видео принялся что-то горячо обсуждать со своими дружками. Потом он прокричал:

— ХОРОШО, ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ ВАС НИКТО НЕ БУДЕТ ТРОГАТЬ.

— Теперь медленно отходи назад. Пойдем в подсобку. Они, конечно, уже попытались пробраться в этот проход, но дверь закрыта изнутри, так что там нам никто не помешает.

Я понимала, что капитан Видео на самом-то деле просто счастлив получить пятнадцатиминутный запас времени, чтобы продумать до конца план действий, так что этой задержкой я ничего не выиграла. Но у меня раскалывалась от боли голова, и я не имела ни малейшего представления, как пробраться в «Континентальный кофе» и при этом сохранить Алексу жизнь. Мне просто требовалась передышка, хотелось оттянуть, пусть и ненадолго, неизбежную развязку.

По пути к подсобке я установила рядом с прилавком сигнализацию «Защити себя от собак соседа» и активировала ее, чтобы знать, не пожаловал ли кто-нибудь к нам в гости, пока мы будем отсутствовать. Маловероятно, что полицейские могли углядеть нас в магазине, но все равно здесь я чувствовала себя уязвимой.

Зайдя в подсобку, Алекс уселся в ультразвуковое лечебное римское кресло, а я прислонилась к полкам. Он говорит какую-то чушь, вперившись в меня своими огромными темными глазищами, но я не слушаю. Я пытаюсь сосредоточиться. Но он продолжает бубнить. Выкладывается на полную катушку, лишь бы я его поняла.

Я думаю, мы так хорошо ладили с Алексом потому, что его мамочка работает психологом и постоянно заставляет парня делиться с ней своими проблемами, поэтому он умеет гораздо четче формулировать мысли, чем любой другой подросток мужского пола, пусть он и гетеросексуал. Как-то раз Алекс пожаловался мне, что готов был сквозь землю провалиться от стыда, когда она послала его в ближайшую аптеку «Си-ви-эс» купить ей прокладки, а девчонка за прилавком странно посмотрела на него. «Извращение какое-то!» — сказала я тогда, потому что Алекс ждал от меня именно такого ответа, но в глубине души подумала, что мама у него что надо. Теперь я целюсь в него из пистолета, а он не унимается:

— Ты мне и впрямь нравилась, никогда не подумал бы, что все закончится именно так.

— Да ничего и не должно заканчиваться, — сказала я. — Думай об этом, как о некоем переходном моменте в веренице похожих моментов, из которых и состоит твоя жизнь.

— Похожих? Нет, — возразил он. — Ты мне хотя бы объяснишь, почему так поступаешь, или мне следует заткнуться, как порядочному заложнику?

— Потому что у меня нет выбора, у моей подруги поехала крыша, а меня саму того и гляди укокошат, а я ничего плохого не сделала…

— Прости, но почему бы тебе просто не сдаться?

— Ни за что. Это было бы предательством по отношению к Сук Хи. Кроме того, все уже слишком далеко зашло.

— Бессмыслица какая-то. Ты, Сун, пусть малость и не похожа на остальных, но в основном ты нормальная, а то, что ты делаешь, разрушит к чертям собачьим твою жизнь.

— Откуда тебе знать, что она и раньше не была разрушена?

Глаза у Алекса как у олененка Бемби, очерченные густыми черными ресницами. В этих глазах я вижу отражение его натуры: сострадательная часть гадает, что я подразумевала под этим словом «разрушена» — меня что, изнасиловали, моя мать сидит на игле, что? — другая его часть наблюдает за мной с бесстрастным любопытством, без всякой симпатии, отстраненно. И есть еще одна часть, которая ужасно напугана, но он этого не показывает. Да уж, парень он у нас сообразительный, ничего не скажешь.

— Что бы ни случилось в твоей жизни, оно не так уж и страшно, как тебе кажется. Или страшно? Что ты пытаешься сказать, Сун? Это что, скрытый крик о помощи?

— Ах, кончай трепаться. Послушай, ты просто меня не знаешь. У меня есть… есть… темная сторона и… только не смей смеяться!

— Я не смеюсь.

Да, Алекс не улыбается. Его взгляд просачивается в меня, как вода. Я просто тону в сиянии его глаз.

— Я гораздо сложнее, чем ты думаешь. Ты даже не догадываешься, что творится у меня в голове. О чем я думаю. Мне все время хочется взорвать к чертям весь этот мир. Я то и дело представляю себе, как убиваю людей всякими отвратительными способами. Я постоянно воображаю конец света. Черт, когда я смотрю фильмы о катастрофах, то всегда радуюсь, когда огромная волна сметает все на своем пути.

— Да уж, всем подчас лезут в голову дерьмовые мысли. — Алекс прикасается к пластмассовому покрытию ультразвукового кресла.

— Меня как магнитом притягивает все, связанное со стрельбой. Я подписываюсь на журналы по астрономии. Я читаю «Наемник». Я люблю смотреть жесткое порно. Если бы я родилась парнем, то кто-нибудь в ЦРУ уже давно занес бы мое имя в список потенциальных террористов.

Речь получилась довольно впечатляющая, если разобраться. Алекса она точно проняла:

— Я даже не догадывался, — выдохнул он, нервно заерзав.

— Да ладно. Я вовсе не горжусь этим, — солгала я. Он взял себя в руки.

— Дело не в том, о чем ты думаешь, а в том…

— Действуешь ли ты, — со смешком закончила я фразу. Я слегка качнула пистолет, чтобы напомнить ему, что у меня-то как раз мысли с делом не расходятся. — Знаешь, плохой быть хорошо, — добавила я. — Лучше творить зло, чем быть пустым местом, изображать из себя жертву.

— Я не согласен.

— Ты что, предпочитаешь быть никем?

— Я не согласен с тем, что ты плохая.

— Как мило с твоей стороны, но, как я уже сказала, ты не знаешь меня.

— По-моему, ты просто напугана до смерти.

— Что?

— Я думаю, в глубине души ты очень ранимая и хрупкая. Ты не хочешь показать это миру, а потому нацепила на себя личину крутого парня.