Онлайн книга «Времена не выбирают»
|
– Ну если так… В любом случае, я хотела вас поблагодарить. Я оказалась… скажем, в затруднительном положении. – Да уж. Представляю! – Не представляете, Майкл. Но это и неважно. Спасибо! – Не за что! Впрочем, «долг платежом красен». Ведь так у вас тоже говорят? – Говорят… А что вы имеете в виду под платежом? – О! Совсем не то, о чем вы подумали! Хотя, видит бог, вы такая красавица, что я бы… Нет, нет! Не волнуйтесь. У меня есть подруга, которая не спускает с меня глаз. Даже сейчас. Увы… – Тогда… – Всего лишь рассказ. Рассказ о войне из первых уст. Ваших уст, Клаудиа. Война в воздухе… Где вы летали, Клаудиа? – На континенте и над островами. – Вот и прекрасно. Из этого выйдет замечательный очерк. – Даже не знаю, интересно ли это хоть кому-нибудь. – Зато я знаю. Вы смогли бы уделить мне пару часов вашего драгоценного времени? – Сейчас да, а завтра… зависит от погоды. – Значит, сегодня. – Вы очень целеустремленный человек, господин Вайс. – Майкл. – Что? – Майкл. Просто Майкл, и ведь вы уже так ко мне обращались… Так что – просто Майкл, и давайте сядем куда-нибудь. Ну вот хоть сюда. Здесь нам будет удобно. – Майкл. – Да? – Один вопрос. Откуда вы узнали? – Что будете пить, Клаудиа? Что узнал? – Бренди. Обо мне. – Два бренди. О вас? Мне позвонил Зильбер. – А кто такой Зильбер? – Ну, мы учились вместе. В школе… только я младше на год, но, знаете, как бывает? Встречались, были знакомы, вот он и позвонил. – А он? Он откуда узнал? – Ну, Клаудиа! Как же ему было не знать, если он вас и сбил? Постойте! Вы хотите сказать… – Сбил? Он? Так это был Янычар?! – Простите, Клаудиа, но я вас не совсем понимаю. О каком янычаре вы говорите? – О том, который меня сбил. У него на фюзеляже были нарисованы ятаганы. Скрещенные ятаганы. – И? – Я встречалась с ним несколько раз. В воздухе. Запомнила. Ну и прозвала Янычаром. – Вот оно что! Интересно. Живые детали всегда интереснее сводок. Вы не будете возражать, если я это запишу? Нет? Спасибо. Память – плохой помощник. Даже моя. – Записывайте. Он ведь невысокий, да? Я Зильбера имею в виду. Невысокий, плотный такой, широкий? Темный блондин, но смуглый. А глаза… – Серые. – Да. – Да, это Зильбер. Эма Зильбер. То есть, Эммануил, конечно. Он что же, не представился? – Обстоятельства не располагали. – Понимаю. Но это и неважно. Он вас сбил, он вас и спас. Позвонил мне, рассказал… Ну а дальше уже вопрос техники. – Он… – Ему пришлось выйти в отставку, если вы об этом хотели спросить. – Что? В отставку? Но он же ас! Как они могли?! – Они могли. – Черт! – Совершенное вами согласен. Итак, Клаудиа, вы летали… – Подождите! – Жду. – Как он? Вы знаете что-нибудь? – Самое странное, что да, знаю. – ??? – Он в Нидерландах, в Амстердаме. Служит в КЛМ. Им нужны грамотные пилоты. Конечно, пассажирский фоккер [81] не истребитель, но все же самолет. Так он мне, по крайней мере, сказал при нашей встрече. – Когда вы его видели? – На Рождество. В Лондоне. Представляете? Два еврея встречают в Лондоне Рождество… – Вы же сказали, что он в Амстердаме. – Я же сказал, что он летает на фоккере. Знаете этот их большой аэроплан с четырьмя моторами? Тридцать шесть пассажиров! Огромный, как дом. Вот Зильбер и таскает его по маршруту: Амстердам – Лондон. А в Лондоне мы и пересеклись. Вообще-то я хотел написать об этом голландском чуде… Не все же русским да американцам строить большие корабли! Пусть вот хоть голландцы… – Пусть голландцы. Вы знаете его адрес? – В Амстердаме? Да, знаю. Кайзерграхт, сто двадцать. Это отель «Олимпия». – Спасибо! – Пожалуйста. Теперь можно вас спрашивать о войне? – Теперь можно. * * * Зима в Амстердаме не лучшее время года. Снег выпадает редко, а если и бывает, то мокрый и тает быстро. А чаще идет дождь. Дождь, кажется, идет все время, и не только зимой, но зимний дождь – постоянный спутник горожан. То мелкий и медленный, то и дело сбиваемый резкими порывами холодного ветра, то сильный – проливной, падающий стеной с низкого темного неба. Дождь – составляющая жизни города, неотъемлемая часть городского пейзажа. Во время дождя город становится темным. Темна вода в каналах, темны окна, закрытые ставнями. Темный город. Печальный. Чужой. Особенно для левантийца, привыкшего к голубому небу, солнцу, наполняющему прозрачный воздух теплом и светом, синему морю. И все-таки Амстердам нравился Зильберу. Был у него характер, у этого города, и это было главным. В хорошую погоду, если, конечно, не было полетов, Зильбер отправлялся в долгие пешие прогулки по городу. Он шел, не торопясь, по Кайзерграхт, следуя плавному изгибу канала, пока не добирался до Амстеля. Потом – вдоль Амстеля до моста. Переходил реку, и там было уже рукой подать до еврейского квартала. Потом он, бывало, заходил в старую Португальскую синагогу и сидел там, иногда по часу и больше, с удовольствием вдыхая запах старинного полированного дерева, который, казалось, уносил его в прошлое, домой. Потом он, также не торопясь, возвращался в отель, но уже другой дорогой. Теперь он спускался по Амстелю до Нового Рынка и через него выходил на Дамрак и шел дальше мимо церкви Нуе Керк, пересекал каналы и выходил на Кайзерграхт несколько выше своего отеля, в районе 140–150 номеров. По дороге, обычно где-нибудь в районе Сингеля, он обедал в одном из старых маленьких чисто голландских кабачков, выпивал пива, а иногда и водки и уже после этого шел спать. В тот день погода стояла совсем неплохая – как раз для прогулки, но с самого утра его охватило внутреннее напряжение. Он никак не мог усидеть на одном месте. Что-то неощутимое, неосознанное происходило в нем, гнало вперед. Тоска, если это была тоска, гнала его по извилистым улочкам старого города, вдоль каналов и через них. Он и в синагоге долго не усидел, сорвался и снова устремился в свой бег, непонятно от кого или к кому. Какое-то нетерпение, неизвестно откуда взявшееся и неизвестно что означавшее, заставляло его почти бежать по лабиринту улиц и каналов. Он и в кабаке не остался надолго. Обедать не стал, а только проглотил стаканчик паршивой голландской водки и снова пустился в путь. |