Онлайн книга «Девушка с жемчужиной»
|
Он долго молчал, глядя на стол. Я ждала, вытирая руки о фартук. — Вот уж не думал, что научусь чему-то от служанки, — наконец проговорил он. В воскресенье матушка подошла послушать, как я описываю отцу новую картину. Питер, который пришел к нам обедать, сидел на стуле, уставившись на солнечный зайчик на полу. Когда мы говорили о картинах моего хозяина, он никогда не участвовал в разговоре. Я не сказала им, как поменяла расположение предметов на столе и заслужила этим одобрение хозяина. — По-моему, эти картины не возвышают душу, — вдруг хмуро заявила матушка. Раньше она никогда не высказывала мнения о его картинах. Отец удивленно повернул к ней лицо. — Зато набивают кошелек, — сострил Франс, пришедший навестить родителей, что не так-то часто с ним случалось. В последнее время он всякий разговор сводил на деньги. Допрашивал меня, дорогой ли мебелью обставлен дом на Ауде Лангендейк, просил описать накидку и жемчуг, в которых позировала жена Ван Рейвена, инкрустированную шкатулку и ее содержимое, размер и количество картин в доме. Но я обо всем этом особенно не распространялась: мне было стыдно плохо думать о собственном брате, но я боялась, не подумывает ли он о более быстрых способах обогащения, чем тяжелый труд на фабрике. Конечно, пока что он мог об этом только мечтать, но мне не хотелось подогревать эти мечты, рассказывая о дорогих вещах, недоступных ему — или его сестре. — Что ты имеешь в виду, матушка? — спросила я, игнорируя выпад Франса. — Мне не нравится, как ты описываешь эти картины. С твоих слов можно подумать, что на них изображены религиозные сцены. Что эта женщина на картине — Святая Дева Мария. А на самом деле это просто женщина, которая пишет письмо. Ты вкладываешь в эти картины смысл, которого у них нет и которого они не заслуживают. В Делфте тысячи картин. Они висят повсюду — не только в богатых домах, но и в харчевнях. На рынке можно купить такую картину за твое двухнедельное жалованье. — Если бы я это сделала, — отрезала я, — вы с отцом две недели сидели бы без хлеба и умерли бы с голоду, так и не увидев купленной мной картины. У отца дрогнуло лицо. Франс, который крутил в руках бечевку, завязывая на ней узлы, застыл без движения. Питер поднял на меня глаза. Матушка ничего не возразила. Она редко высказывала свои мысли вслух. И каждая такая мысль дорогого стоила. — Прости, матушка, — пробормотала я. — Я вовсе не хотела сказать, что… — Ты, вижу, совсем там вознеслась, — перебила она меня. — Забыла, кто ты и кто твои родители. У нас честная протестантская семья, которой нет дела, что там принято в мире богатых людей. Ее слова были как удар хлыстом. Я опустила глаза. Она говорила как мать, и я в свое время скажу то же самое своей дочери, если у меня возникнут опасения, что она может сбиться с пути. Хотя ее слова меня обидели — так же как и пренебрежительный отзыв о его картинах, — я понимала, что в них была большая доля правды. В этот вечер Питер не стал меня задерживать в темном закоулке. На следующее утро мне было тяжело смотреть на картину. Он уже выписал ее глаза и высокий лоб, а также складки на рукаве. Я смотрела на сочный желтый цвет с особым удовольствием и одновременно с чувством вины, которое во мне породили слова матушки. Я попробовала представить себе, что законченная картина окажется на стене палатки Питера-старшего, что эту простую картину, изображающую женщину, которая пишет письмо, можно будет купить за десять гульденов. Нет, такое не укладывалось у меня в голове. В тот день он был в хорошем настроении — иначе я не обратилась бы к нему за разъяснениями. Я научилась угадывать его настроение — не из его немногочисленных слов и не по выражению его лица (это лицо не так уж много выражало), а по его манере ходить по мастерской и чердаку. Когда у него было легко на душе и работа шла хорошо, он ходил быстро и решительно, не делая ни одного лишнего движения. Казалось, что он вот-вот замурлычет или начнет насвистывать мотив — только у него не было склонности к музыке. Если же дело не ладилось, он время от времени останавливался, глядел в окно, переступал с ноги на ногу, вдруг шел к лестнице и, поднявшись до половины, возвращался назад. — Сударь, — начала я, когда он поднялся на чердак, чтобы смешать натертые мной белила с льняным маслом. В это время он писал меховую оторочку на рукаве. В этот день жена Ван Рейвена не пришла, но, оказывается, он мог писать отдельные части картины и без нее. — Что, Грета? — спросил он. Только он и Мартхе всегда звали меня по имени. — Эти картины, что вы пишете, — они католические? Бутылка с льняным маслом застыла над раковиной, в которой был белый свинец. — Католические? — переспросил он. Опустив руку, он постучал бутылкой по столу. — В каком смысле? Я задала вопрос, не подумав, и теперь не знала, что сказать. Тогда я попробовала спросить иначе: — Почему в католических церквах висят картины? — А ты когда-нибудь была в католической церкви, Грета? — Нет, сударь. — Значит, ты не видела, какие там висят картины, какие там стоят статуи, не видела витражей? — Нет. — Ты видела картины только в домах, лавках или, харчевнях? — Еще на рынке. — Верно, на рынке. Ты любишь смотреть на картины? — Люблю, сударь. Кажется, он не собирается отвечать на мой вопрос, а просто сам будет задавать вопросы. — И что ты видишь, когда смотришь на картину? — То, что художник на ней нарисовал. Он кивнул, но я почувствовала, что он ожидал другого ответа. — В таком случае что ты видишь на картине, которую я пишу сейчас? — Во всяком случае, я не вижу Деву Марию, — выпалила я, скорее вопреки тому, что говорила матушка, чем отвечая на его вопрос. Он посмотрел на меня с изумлением: — А ты ожидала увидеть Деву Марию? — О нет, сударь, — совсем смутившись, ответила я. — Ты считаешь мою картину католической? — Я не знаю. Матушка говорит… — Но ведь твоя мать не видела картину? — Нет. — В таком случае она не может сказать тебе, что ты на ней видишь, а чего нет. — Нет. Он был прав, но мне не понравилось пренебрежение, с которым он отвергал матушкины слова. — Картина не может быть католической или протестантской, — сказал он. — Но католики и протестанты, которые на нее смотрят, видят разные вещи. Картина в церкви подобна свече в темной комнате — она существует для того, чтобы лучше видеть. Это как бы мост между нами и Богом. Но это не протестантская и не католическая свеча — это просто свеча. |