Книга Быть драконом, страница 58 – Андрей Стерхов

— Артефакт. Спёрли. Егор.

— Что именно? — не моргнув глазом (давно живу, всяко видел), уточнил я.

Вместо ответа он полез во внутренний карман своего безразмерного пиджака. Долго ковырялся, никак не мог вытащить. Как назло ещё и рука у него там застряла, стал нервно дёргать, чуть карман по швам не разорвал. Наконец, пыхтя и чертыхаясь, вытянул фотоснимок «девять на двенадцать» и швырнул на стол.

Я глянул.

И увидел чашу.

Ничего особенного на первый взгляд она собой не представляла. Средние века. Западная или Центральная Европа. Кажется, серебряная. Возможно, ритуальная. Даже очень возможно, поскольку изображены на ней жрецы, бредущие с дарами к алтарю. В остальном, чаша как чаша. Подобных в любом музее западного искусства вагон и маленькая тележка. Это тебе не капала ламаистов — церемониальная чаша из затылочной части человеческого черепа. Вот то, действительно: держишь в руках, понимаешь — вещь.

Зная, что Михаил Петрович Лымарь владеет антикварной лавкой, я ткнул пальцем в снимок и спросил:

— Артефакт дохлый?

— В том всё и дело, что активный, — на четвёртом выдохе ответил ростовщик.

— Уж не Грааль ли?

Спросил в шутку, но он этого не уловил. Смахнул с похожего на баклажан носа каплю пота и вполне серьёзно ответил:

— Нет, не Грааль. Эта чаша когда-то принадлежала одному из членов «Братства кипячёной росы». Слышал о таком?

Я кивнул:

— Слышал. Как не слышать? У меня об этом братстве имеется две неслабых книжки.

Чтобы не быть голословным, я встал из-за стола и подошёл к книжному шкафу. Нашёл глазами нужную книгу (стояла между «Историей герметической философии» Ленгле и «Жизнью некромантов» Годвина), встал на носки, вытащил, стёр рукавом пыль и прочёл полное название:

— «Ужасные соглашения, заключённые между дьяволом и братьями росы. Содержащиеся в них отвратительные инструкции. Разорение тех, кто им следует, и их жалкий конец».

— Подлинник? — поинтересовался Михей, у которого при виде старинного фолианта алчно загорелись глаза.

— Что ни наесть подлинник, — похвастался я и махнул в сторону шкафа. — А ещё тут где-то стоит «Исследование новой неизвестной кабалы братьев кипячённой росы, поселившихся в Париже». Тоже подлинник. Издание 1623-го, кажется, года.

Михей завистливо причмокнул толстыми губами, но в следующую секунду взял себя в руки, спросил:

— И ту, и ту читал?

— Угу, обе, — ответил я. — Когда-то. Много лет назад.

— Тогда в курсе, кто такие эти братья и чем промышляли.

— Более-менее. — Я пролистнул страницы книги, словно кассир пачку банкнот. — Насколько помню, тридцать шесть членов братства отреклись от крещения и перестали уповать на воскрешение к Судному дню. Якобы за это дьявол даровал им способность переноситься из одного конца света в другой со скоростью мысли, говорить на всех языках, всегда иметь полные кошельки, быть невидимками и проникать в самые потаённые места, невзирая на засовы. Ну и так далее, и тому подобное. Если отбросить характерные для средневековья страсти-мордасти, можно предположить, что братья кипячёной росы являлись вполне успешными магами.

— Твоя правда, — согласился с моим выводом Михей.

Я поставил книгу на место, вернулся к столу и постучал пальцем по снимку.

— А точно, что эта чаша…

Ростовщик не дал мне закончить вопрос.

— Точно, — пробасил он и стал рассказывать, замолкая всякий раз, когда нужно было справиться с одышкой. — На снимке не видно, но на ножке имеется гравировка. Там три латинских буквы «FRC». Аббревиатура читается как «Fratres Roris Cocti», что в переводе, как ты понимаешь, и означает «Братство кипячённой росы». В такие чаши, как ты знаешь, братья собирали росу, потом выпаривали и получали особый ингредиент для чудотворных препаратов. Отсюда и пошло название братства. А всего таких чаш было тридцать шесть.

— По числу братьев, — догадался я.

— Да. У каждого брата была персональная.

— Удобно, а главное гигиенично. К тебе-то как попала? Насколько я помню, братья восточнее Франш-Конте никогда не забирались. Или что-то путаю?

Михей несколько секунд молчал, соображая, отвечать или нет, но потом всё-таки решился.

— История давняя, а суть в следующем. Чашу эту я бог знает сколько лет назад купил у внука человечка, который служил конюхом у сосланного декабриста Петра Вениаминовича Рябова. Предполагаю, что Рябов её лично вывез из Парижа.

— Выходит, трофей, — сказал я.

Михей подтвердил:

— Вроде того.

— Что — Рябов из фронтовиков будет?

— Так и есть. Ветеран 12-года. До Парижа дошёл с черниговским полком, где служил вольнонаёмным доктором.

Тут я — и что только откуда берётся? — показал свои недюжинные познания в отечественной истории:

— А не тот ли это полк, которым во время декабрьских событий Муравьёва-Апостол командовал?

Кивком подтвердив правоту моих слов, Михей добавил:

— Только Рябова ещё до восстания взяли по доносу унтер-офицера Шервуда. Повезло, не казнили. Поначалу в Читинский острог определили, а через десять лет отправили на поселение в Усть-Култук. Там и похоронен.

— И чем же тебя эта чаша прельстила?

— Как чем? — Михей пожал плечами. — Во-первых, представляет огромную историческую ценность. Во-вторых, — Сила в ней.

Я уточнил:

— И это всё?

— И всё, — ответил Михей.

Ответил и уставился на меня своими глазками-бусинками, надеясь, что скушаю его враньё.

— Мне-то зачем врать?! — возмутился я. — Пришёл за помощью, изволь правду говорить.

Михей, заметно смутившись, стыдливо опустил глаза.

— Не хочешь говорить, не надо. — Я поднялся из кресла и протянул руку для прощания. — До свидания, дружище. Искренне сочувствую твоему горю, но ничем помочь не могу. Извини.

— Она свойством обладает, — сообразив, что я не шучу, поторопился сказать ростовщик. — Бессмертие даёт.

«Будто воздух из проколотого шарика вышел», — подумалось мне, но тут до сознания дошёл смысл его ответа.

— Бессмертие?! — удивился я. — Что, без балды?

— Во всяком случае, долголетие — точно, — поправился Михей. — Сам прикинь. Рябов умер, когда ему уже сто три было. Да и умер-то глупо — утонул. А его сердечный друг конюх Селуян Замятин, коему чаша перешла по завещанию, тот девяносто четыре протянул. Причём, до самой смерти болезней не знал. И помер не в кровати, а на охоте — медведь-подранок поломал.

— А на себе свойство проверял?

— А как ты думаешь?