Книга Атака неудачника, страница 79 – Андрей Стерхов

— Мур-мур, дракон. Мур-мур.

— Горазда на рожон переться? Страху не имеешь? Запредельное за фуфло держишь?

— Нет, конечно, боюсь, как все. Не дура. Но, знаешь… Как бы это… Короче, если по-простому, у моей киски, дракон, девять жизней.

Фраза прозвучала двусмысленно и, как мне показалась, содержала зашифрованный призыв к действию. А может, и нет. Впрочем, я не стал ничего расшифровывать и уточнять, а просто положил одну ладонь Варваре на плечо, второй обхватил затылок, развернул резко, привлёк к себе и нашёл её губы своими.

Через минуту мы уже были на заднем сиденье болида. Через три — путаясь в одежде, шептали друг другу всякую приятную ересь. Через пять — возвели чужое в ранг своего, а своё — в ранг чужого. Через семь — расплавились от наслаждения и слились в нечто единое. А через одиннадцать вновь разделились: я превратился в стон блаженства, а моя полюбовница, испытав череду бурных оргазмов и, видимо, окончательно потеряв голову, надрывно кричала. Что именно она кричала, я разобрать не мог, как раз в этот момент в сторону железнодорожного вокзала проносился состав с пустыми нефтяными бочками и заглушал своим грохотом все остальные звуки мира. А когда состав проследовал по назначению, Варвара уже не кричала, вырвавшись из умопомрачительного омута страсти, она в блаженном изнеможении пялилась в окошко. Я проследил за её немигающим взглядом и, продолжая со всей доступной мне нежностью (чем проявлял себя не сексуально озабоченным животным, но трансцендентной сущностью) поглаживать тёплую, упругую грудь, произнёс:

— Ты права, милая, луна нынче до безобразия красива.

Ведьма моргнула и прошептала:

— Скачет между облаков и будто зовёт куда-то. — И, помолчав немного, добавила: — Сучка серебряная.

— Алюминиевая, — поправил я.

— Думаешь?

— Точно.

— Почему так?

— Специфика региона.

— Правда?

— Угу. У кого-то серебряная, у кого-то стальная, а у нас алюминиевая. Киловатт всего пятнадцать центов, поэтому так. Впрочем, серебряная или алюминиевая, никакой разницы нет. Все луны, как известно, делаются в Гамбурге хромым бочаром. И независимо от материала делаются прескверно.

Помолчав, Варвара коснулась губами костяшек моих пальцев и сказала:

— Мне пора.

— Откровенно говоря, мне тоже, — щёлкнул я её легонько в ответ по кончику носа.

В следующую секунду мы засуетились и, честно поделив скинутые в пылу страсти шмотки, вскоре выбрались наружу. Варвара поцеловала меня на прощание нежно в щёку и направилась, собирая на ходу волосы в хвост, к мотоциклу. А я провожал её взглядом и думал: что это сейчас было для меня? Потеря или приобретение? Или то и другое одновременно? И решил: никакой разница. По любому потом будет больно.

Она была уже в седле, когда я её окликнул:

— Варвара! — И когда обернулась сказал: — Спасибо тебе.

— За что?

— За всё.

— Ну тогда и тебе.

Я сделал вид, что не понял:

— Мне-то за что?

— Было здорово, — без всякого жеманства ответила она. — На самом деле здорово. Как в последний раз. — И очень грустно улыбнувшись, добавила: — Впрочем, почему «как»? Реально — в последний. Ведь так?

Я ничего не ответил, лишь пожал плечами. А потом, чтоб скрыть волнение, спросил:

— Скажи, что значат три «М» на твоем плече?

— Магия, мужчины, мотоциклы, — объявила она своё жизненное кредо и задорно расхохоталась.

Я не поверил:

— А серьёзно?

— Mea maxima menda, — резко оборвав смех, ответила ведьма.

Я перевёл фразу с латыни («Моя величайшая ошибка») и пока соображал, каким мог быть просчёт, достойный постоянного о себе напоминания, Варвара уже натянула шлем. Прежде чем опустить зеркальное забрало она попросила:

— Послушай, дракон, а ты бы мог сегодня больше ни во что не вляпываться?

— Устала?

— Вроде того.

Я покачал головой:

— Прости, но ничего обещать не могу.

— Тогда — не прощаюсь, тогда — до свидания.

— Прости.

— Прощаю.

Она опустила забрало, толкнула педаль, выжала газ и, разбрасывая щебень из-под колёс, покатила на огни железнодорожного переезда, а я стоял и восхищался. Я всегда восхищаюсь женщинами, которым не нужно врать.

Когда Варвара скрылась из виду, я начал приходить в себя. И попытался вспомнить, куда вообще-то ехал. С трудом, но вспомнил. В кабак к Жонглёру, поговорить с Кешей Крепышом.

И, хотя в машине что-то опасно тарахтело, через полчаса я был уже на месте

Народу в этот час в заведении было много и пришлось ждать, пока Кеша освободится. Наконец уловив момент, я подошёл к стойке, заказал коктейль и начал издалека:

— Как оно?

— По-разному, — философски ответил Кеша, не прекращая колдовать с ингредиентами. — То мы их, то они нас.

Он немного смущался. Не потому что был социофобом, а потому что не привык к расспросам. Хмельные посетители любят изливать ему душу, а тем, что у него на душе, интересуются редко. Кому интересен внутренний мир какого-то там бармена? Человеку интересен только его собственный внутренний мир. Да и не человеку, скажем прямо, тоже. Но лично я так считаю: выливаешь на чужую голову свои беды и проблемы, будь добр подставить и свою. Так оно честнее будет. Вот почему у меня с Кешей особые отношения. И благодаря таким отношениям, я знаю, что парень вовсе не простец, что парень себе на уме. Не многие из тех, с кем я знаком, сценарии для кино пишут. А вот Кеша Крепыш пишет. И не важно, что никто по этим сценариям ничего пока не снял, тут главное — пишет. Стало быть особенный.

Принимая от Кеши бокал с «Окровавленной Машкой» я поинтересовался заговорщицки:

— Накропал за последнее время чего-нибудь нового?

— Есть такое дело, — кивнул он.

— Поделишься?

— Реально интересно?

На самом деле время меня поджимало, хотелось сразу перейти к тому, зачем пришёл, но политес есть политес.

— А то, — кивнул я. — Конечно.

Глаза у Кеши тотчас загорелись, он облокотился на стойку, посмотрел налево, посмотрел направо, убедился, что никто не помешает, и начал вполголоса рассказывать:

— Это, Егор, будет ужастик. Представь. Наше время, ранняя осень, маленький провинциальный город, где все друг друга знают и все друг друга ненавидят. Главный герой — невзрачный, затюканный, прыщавый такой старшеклассник. Мало того, что он затюканный, так он у него ещё и проблема конкретная. Он, дурачок, влюблён в одноклассницу, а ей, первой красавице школы, его любовь до одного места. Он, конечно, пытается подкатить, объясниться, а она считает его уродом уродским и всячески избегает. Целую осень паренёк мучается, а потом наступает зима и тут — внимание, первая поворотная точка — девчонка подхватывает менингит и вскоре умирает. Насовсем умирает. То есть, насмерть. Дальше, понятно дело, отпевание в церкви, кладбище, слёзы-мимозы, всякие глупые речи. Паренёк после похорон основательно впадает в депрессию и потихоньку начинает сходит с ума. А где-то спустя полгода, уже летом, приходит однажды ночью на кладбище… Ну, представляешь, Егор, съёмку субъективной камерой: ночь, тучи по всему небу, изредка луна выглядывает, тени всякие неясные расползаются по могильным камням… Короче. Приходит он ночью на кладбище, откапывает подругу из могилы, притаскивает в отцовский гараж и отмывает водой из шланга. Потом усаживает её на дранный диван и говорит ей: «Вот видишь, милая, когда ты была живая, ты смотрела на других пацанов, а на меня не смотрела. А когда умерла, никому ты стала не нужна, только мне одному». И поцеловал её прямо в губы. И тут вдруг она такая оживает и говорит: «Ага, теперь вижу, какая я дура была». И стали они с той ночи жить как муж и жена. Дружно так жить, душа в… Ну, дружно, короче. И вот проходит положенное время, и у них рождается ребёнок. Потом ещё один. А потом сразу двойня. И все полуживыми рождаются. Она же мертвая, а он живой, поэтому дети и полуживые. Или полумертвые. Хочешь, так, а, хочешь, этак. Как хочешь, короче. Потом дети стали подрастать, выползать по ночам на улицу и — внимание, тут вторая поворотная точка — нападать на мелкий рогатый скот. А вскоре и на крупный. Паренёк видит, что как-то всё не так получается. Что не правильно всё как-то выходит. Что ещё немного, и детишки на людей начнут кидаться. И вот однажды ночью собирается с духом, берёт топор и кончает нафиг всех своих детей одного за другим. А на рассвете возвращается в гараж и начинает жену добивать, чтоб за детей не стала чего доброго мстить. Она, естественно, просто так себя прикончить не даёт, кидается в драку. И главное сильная такая, швыряет его по-всякому и в глотку всё время пытается вцепиться, чтоб перегрызть. Совсем, короче, озверела баба. Но паренёк в конце концов справляется. Домкратом он её, домкратом. А потом, чтоб уже наверняка, «болгаркой» на куски. Потом выкапывает огромную яму на заднем дворе, скидывает всех своих туда и землей закидывает. Потом кладёт сверху камень огромный, садиться на него и говорит: «Живым надо жить с живыми, а с мертвыми живым жить нельзя». И идёт домой весь в слезах. А тут луна. А он такой весь седой-седой. А потом луна уходит за облака. И темнота. И только стук каблуков по асфальту. И всё. Дальше уже только финальный трек и титры.