Книга Поцеловать осиное гнездо, страница 39 – Джонатан Кэрролл

Он остановился и протянул мне руку. Мы обменялись рукопожатием.

В два часа ночи зазвонил телефон. Такие поздние звонки могут для меня означать две вещи: случилось несчастье или кто-то ошибся номером. Терпеть не могу ни того, ни другого.

– Алло!

– С кем я говорю?

Растерявшись, я назвал свое имя.

– Надеюсь, я тебя не побеспокоила... – Голос Вероники звучал нервно и неестественно.

Я повесил трубку.

Ее голос в этот глухой час был для меня как холодный душ. Еще долго я не мог уснуть. Я хотел было разбудить пса и пригласить его на прогулку, но, зная своего соседа по комнате, резонно предположил, что он пропустит мое приглашение мимо ушей или пустит ветры в мою сторону – его единственный великий талант. Так что мне оставалось лежать в темноте одному со смертельной дозой адреналина в венах и переполненной мыслями о Веронике головой. Включив свет, я сел на краю кровати.

Глубокая ночь поет собственную песню, и не из тех, что мне нравятся. В этой мертвой тишине все призраки собираются в греческий хор, и каждый голос звучит отвратительно отчетливо. «Почему ты не сделал того-то? – вопрошает солист, – А зачем ты делал то-то? Люди считают тебя дураком. Ты стареешь. Ты не сделал этого. И никогда не сделаешь».

Несколько лет назад я ходил к психоаналитику, и тот сказал мне, что беспокоиться нечего, все течет, ничего не остается. Если тебе не нравится сегодня – завтра все будет по-иному. Я рассмеялся ему в лицо и сказал: нет – все прилипает. Эти большие жирные навозные жуки памяти и утрат пристают к нам, некоторые уже мертвые, а большинство – слишком живые, и жужжат и извиваются.

Тишина становилась все громче. Ночь была ясная, поэтому я решил надеть халат и пойти посидеть во дворе.

Почему я не удивился, что это Вероника? Почему я лишь немного задумался, а потом вышел и устало сел на скамейку рядом с ней?

– Ты звонила с мобильного?

– Да. Я давно тут сижу, все не решаюсь войти в дом.

– А если бы я не вышел?

– Я бы еще посидела немного и ушла.

– Чего ты от меня хочешь, Вероника?

– Того же, чего хотела Паулина! Я хочу прожить десять жизней сразу. Я пыталась быть такой, как она, и при этом поступать правильно, никому не делать больно, но... – И тут она заплакала. Она рыдала и рыдала. Она рыдала, пока не задохнулась, как ребенок, когда понимает, что дальше плакать бесполезно, потому что ничего не изменится.

Я был поражен. Как я не понимал этого раньше? Вероника – это же Паулина! Выросшая, соблазнительная, запутавшаяся женщина, которая может дать тебе так много, но постоянно делает это некстати. Как часто я жаждал узнать, кем бы стала Паулина Острова, если бы не погибла. И вот она – в шаге от меня, заходится от плача.

Я подошел и, опустившись перед ней на колени, положил голову ей – на колени. Она опустила руку мне на затылок, и какое-то время мы не шевелились.

– Я замерз. Пойду в дом. Хочешь зайти?

Она посмотрела на меня с надеждой. Я поколебался, прежде чем улыбнуться, и кивнул, словно говоря: да, это я и имел в виду.

Мы вместе встали. Я двинулся к дому, но Вероника остановила меня.

– У меня для тебя кое-что есть. Я хотела сделать сюрприз, но... – Она достала из кармана листок бумаги. – Это телефон человека по имени Бредли Эрскин. Он один из тех, кто застрелил Гордона Кадмуса.

– Как ты нашла его?

– Я готовилась и призвала на помощь все свои связи. Он сказал, что поговорит с тобой, но встречу назначит он. Просто позвони по этому номеру.

– Не знаю, что и сказать. Спасибо.

Она подождала, когда я двинусь. Я взял ее за руку и повел в дом.

Хотя Вероника всегда была великолепной любовницей, в ту ночь секс с ней превзошел все испытанное раньше. Отчасти это было вызвано отчаянием, которое испытывали мы оба, отчасти – облегчением, что мы снова там, где человеческое начало работает без всяких слов, мотивов, мыслей. Мы ушли в любовь надолго, а когда закончили, прошло несколько минут, прежде чем сердце у меня перестало неистово колотиться. Вероника лежала рядом, положив руку мне на грудь и кончиками пальцев касаясь моего уха. Мы долго молчали, и я уже задремал, когда она спросила:

– Ты когда-нибудь видел призраков?

Я повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Она тоже смотрела на меня; ее светлые волосы разметались по лицу и темно-голубым простыням.

– Призраков? Нет. А ты?

Она повернула голову и уставилась в потолок.

– Да. Однажды в Непале в городе Сальян у границы с Тибетом. Но важнее другой раз... Несколько лет назад я возвращалась ночью по Двадцать девятой стрит с одной мерзкой вечеринки – потому я и ушла довольно рано. Мне просто хотелось побыть дома одной. Тогда в моей все шло своим чередом – никаких бед, но и ничего особенно хорошего. – Вероника повернулась ко мне, чтобы убедиться, что я понимаю. – Я пошла на ту вечеринку, подумав, что, может быть, встречу какого-нибудь нового интересного человека, но никого интересного там не оказалось, а часами попусту болтать ни о чем мне не хотелось. Лучше пойти домой и посмотреть телевизор... И вот, шла я по Двадцать девятой, выбрав этот маршрут только потому, что мне тогда было как раз двадцать девять лет. Ночь была холодная, и я вся закуталась. Ты знаешь, каково это – когда в холод оказываешься на улице и заглядываешь в окна чьих-то квартир, они всегда кажутся уютнее и теплее, чем на самом деле. Только потому, что ты на холоде, а там тепло... Но, пройдя одно место, я остановилась. Мне была видна лишь гостиная, но я взглянула и просто замерла на месте. Потому что там было все, что я купила бы сама, и все стояло именно там, куда бы поставила я, если бы жила там. Это было одно из самых странных переживаний в моей жизни. Во всем Нью-Йорке в ту ночь я отыскала свою комнату, Сэм. Все в ней было – или должно было быть – мое. Фотография Пола Стренда на стене, висящая под потолком кукла бунраку, бежевый диван. Я просто не могу тебе этого объяснить – все было именно так, как я годами мечтала прожить всю оставшуюся жизнь, если накоплю достаточно денег и найду подходящую квартиру. И вдруг оно оказалось прямо передо мной – до последней мелочи. Все. Даже цвет телефона и розовые тюльпаны в желтой вазе... Естественно, меня загипнотизировала эта картина, и я все смотрела, пока от холода не потекло из носу. В дальнем конце комнаты вдруг открылась дверь.

– И вошла ты?

– Не знаю. Я не хотела знать. Я тут же повернулась и убежала.

– И еще когда-нибудь возвращалась туда?

– Нет.

Мы молча лежали, потом Вероника быстро говорила:

– Это из-за волос я убежала. Успела рассмотреть только волосы и убежала. Густые и точно того же цвета, как мои.

Я позвонил по тому телефону, что мне дала Вероника, чуть ли не ожидая какого-то подвоха. Автоответчик попросил оставить сообщение. Я так и сделал, и через два дня мне позвонила какая-то женщина. На углу Пятьдесят восьмой стрит и Лексингтон-авеню есть телефонная будка. Мне предложили прийти туда на следующий день в пять часов. Одному, ничего с собой не приносить, просто прийти.