Книга Сироты. Удел сироты, страница 15 – Роберт Бюттнер

Говард пожал плечами и развернул новую никотиновую жвачку.

– Если это нужно.

– Нужно. Я ведь командир Брамби.

Свернув пластик жвачки, словно маленькое одеяло, Говард отправил его в рот.

– Капитан корабля во время полета обладает абсолютной властью.

– Чепуха, Говард!

Но это была вовсе не чепуха. На одном из подготовительных курсов я изучал Военный Кодекс в модификации Организации Объединенных наций. И по нему выходило, что Брэйс мог взять под свою юрисдикцию любого на этом корабле, стоило ему только объявить об этом.

– Так или иначе, что ему грозит? Отправят Брамби «пройтись по доске» [19] ?

Может и так. Власть капитана так велика, что он может вершить правосудие, если чувствует, что существует угроза кораблю. Номинально, мы до сих пор в состоянии повышенной боевой готовности, так что происшествие можно толковать так: провинившийся все сделал специально, уклоняясь от исполнения воинского долга. А то, что он разбил свои кулаки о чей-нибудь нос, можно даже толковать как дезертирство – опасное преступление… Я тяжело вздохнул и покачал головой.

Глухой стук плоти о металл сообщил, что кто-то хочет войти в мою каюту.

– Бходи, Брамби.

Но это оказался не Брамби.

Гость, протиснувшийся через люк, оказался Ордом.

Он не был на капитанском завтраке. И, насколько я знал, он не уделял внимание божественному сервису. К тому же он носил форму класса А, что означало, что этим утром он находится не при исполнении служебных обязанностей. Но, конечно, его не поймать в левисах и фланели. Орг никогда не причислял себя к штатским. Рабочая одежда солдата должны выглядеть достаточно чопорно, чтобы сама по себе вызывать желание маршировать.

Я кивнул в его сторону, приглашая:

– Зайдете, сержант?

– Я слышал о Брамби, сэр. Не уделит ли мне генерал внимание относительно предстоящей процедуры?

Я прищурился.

– Сержант, а вы на чьей стороне, на стороне адмирала Брэйса или на стороне пехоты?

– Стороне, сэр? – глаза Орда выпучились от удивления.

* * *

Точно через двадцать пять минут после ультиматума Брэйса, я разрешил Брамби ударить по люку комнаты для конференций адмирала Брэйса.

Брэйс заставил нас потушиться в собственном соку шесть минут пятьдесят секунд.

– Войдите!

Брэйс восседал в конце конферецстола. Руки сложены. Челюсть выпечена дальше, чем обычно. Справа сидел дрянной лейтенантик военно-морских сил, носящий на плечах медь судебного адвоката. А слева от Брэйса застыл Крысюк. Распластавшись на стуле, он выглядел омерзительно.

Круглый, серебристый узколучевик зажужжал, нацеленный на сверкающий синтестол, и появилась объемная голография.

Наша команда состояла из веснущатого обвиняемого, его начальника, то есть меня, и Говарда, как свидетеля, который лучше остальных видел случившееся.

Моментом позже рассудительный Орд, сделав вид, что занимает нейтральную позицию, проскользнул в люк, закрыв его у себя за спиной. Широким шагом прошествовал он в центр комнаты и встал, словно на параде, равноудаленный от обоих лагерей.

Брэйс прочистил горло и пронзил Брамби взглядом.

– Сержант Брамби, как командующий офицер этого судна, я рассмотрел произошедший случай. Будучи лично свидетелем происшедшего инцидента, я решил, что нет нужды проводить предварительное дознание. В самое ближайшее время будет собран генеральный военно-полевой суд, чтобы вынести обвинение.

Брэйс посмотрел на начальника военно-юридического управления, который читал что-то с экрана. Брэйс оставил в стороне конструктивное дезертирство, а решил обвинить сержанта в банальном мордобое, тем самым поставив крест на его военной карьере. Тогда Брамби до конца года сидеть на гаупвахте.

– Что скажет обвиняемый? – обратился Брэйс к Брамби.

Сержант лишь сглотнул и чуть склонил голову влево.

– Сэр, мне очень жаль, что я ударил его. Но если я признаю себя виновным и скажу, что находился под воздействием алкоголя, будет правильно?

Брэйс скривил губу.

– Какая разница? Если вы не способны отвечать прямо, пусть за вас ответит кто-то другой!

Тишина.

Брэйс вздохнул.

– В интересах справедливости, список присяжных заседателей для судебного разбирательства будет выбран не из подразделения обвиняемого, а из подразделения военнослужащего получившего оскорбление.

Другими словами, присяжные будут выбраны из единственного другого подразделения, достижимого на расстоянии в несколько миллионов километров – из Третьей дивизии Организации Объединенных Наций, тех кто преследовал нас на борту «Эскалибура». Они были опытными солдатами, вроде Орда, собранными по всему миру, а не военными сиротами вроде нас. Они уважали нас за то, что мы выжили. Солдаты Третьего тоже в какой-то мере негодовали, потому что политиканы послали ветеранов Третьей за мной и остатками дивизии, собранной из парней, у которых еще молоко на губах не обсохло.

Начальник военно-юридического управления смазано прошептал что-то, зачитывая с экрана, потом развернул экран так, чтобы Брэйс смог прочесть, что там высвечивалось.

– Предварительно дело. Обвиняемый унтерофицер [20] . По существу он может сделать выбор перед тем как будет утвержден список присяжных заседателей: будут ли они ровней вам по званию – из унтер-офицеров или из обличенных полномочиями офицеров.

Брамби повернулся ко мне, ладони влажные, подбородок вздернут.

В свое время я изучил военную систему правосудия с практической стороны, причем весьма неприятным способом. Ни майоры, ни полковники никогда не стремяться с особым рвением выполнять свой долг. Дерьмо, вроде искового заявления для присяжных, всегда падает на плечи младших офицеров. А младшие офицеры – ребята неопытные, мягкие и полные симпатий к провинившемуся. Унтер-офицеры – сержанты – приверженцы уставов. Каждый из них знает, что в исковом заявлении. Сержанты методично устремляются к уставам в поисках нужных слов для обвинения.

Я почти уже с облегчением сказал «Офицеры», когда уголком глаза заметил движение. Орд мне подмигнул. Я отлично знал его; знал, что просто так он не станет мигать, тем более при начальстве. Я внимательно посмотрел на него. Он мигнул снова. Змея, а не человек.