Онлайн книга «Особый отдел и око дьявола»
|
Нагуляв аппетит, Цимбаларь отправился к Парамоновне. Но на сей раз обед был удивительно скромным – перловая каша, холодец, остатки вчерашних пирогов. Столь наплевательское отношение к стряпне хлебосольной хозяйке было совсем не свойственно. Впрочем, причина этой нерадивости выяснилась очень скоро. Старуха, уже заработавшая сегодня пятьдесят долларов – сумму, по её понятиям, баснословную, – теперь старательно вспоминала слышанные в далёком детстве песни, сказки и прибаутки своего народа. – Чем же ваши частушки так понравились заезжей барыне? – поинтересовался Цимбаларь, без всякого энтузиазма ковыряя холодец, больше похожий на ещё не застывший столярный клей. – А всем, – похвасталась Парамоновна. – В особенности словами. – Неужто она по-зырянски понимает? – Где уж ей. Да я потом перевела. Вот уж хохотала! Чуть не лопнула… Хочешь – я и тебе пропою? Песни были слабой альтернативой сытному обеду, но Цимбаларь из приличия согласился. Старуха немедленно приняла позу, приличествующую знаменитой частушечнице – приподняла плечи и ухватилась за кончики головного платка, – после чего закатила глаза и визгливым голосом пропела: Девки бегали по льду, Простудили ерунду. А без этой ерынды Ни туды и ни сюды. Не дождавшись от Цимбаларя похвалы, она с прежним надрывом продолжала: На окошке два цветка, Голубой да аленький. Милому давать не буду, Сам возьмёт – не маленький. Мой милёнок генерал Лечь-отжаться приказал. Я легла, а он забрался На меня и отжимался. – Частушки весьма забавные, – заметил Цимбаларь. – Хотя и не совсем пристойные. Вот не думал, что зыряне были такими весельчаками. – Ты что! – Парамоновна замахала на него руками. – Нас частушкам русские научили. Мы таковской стыдобушки отродясь не знали… Да это ещё детские забавы! Ты дальше слушай. Взмахнув платочком, старуха пустилась в пляс. Укуси меня за ухо, Укуси меня за грудь, А когда я буду голой, Укуси за что-нибудь. Ах ты, Ваня, милый Ваня, Своё счастье ты проспал. Сколько раз тебе давала, Ты ни разу не попал. Не ругай меня, мамаша, Что в подоле принесла. Богородица-то наша Тоже в девках родила. – Ну это уже вообще! – покачал головой Цимбаларь. – Неужели подобная похабщина могла заинтересовать сотрудницу серьёзного научно-исследовательского института? – То, что я тебе сейчас пропела, её как раз таки и не заинтересовало, – продолжая приплясывать, пояснила Парамоновна. – Глянулись ей совсем другие частушки. Тебе я их петь стесняюсь. Ну если только самые безобидные… Как на нашем огороде Выросла вдруг жопа. Жирная, мясистая, Местами волосистая. Полюбила тракториста, Как-то раз ему дала. Целый месяц сиськи мыла И соляркою ссала. Мой милёнок тракторист, Ну а я доярочка. Он в мазуте, я в говне, Чем же мы не парочка? – Браво, браво! – Цимбаларь захлопал в ладоши. – Даже не предполагал, что в вас таятся такие таланты… Кстати, давно хотел вас спросить. Говорят, что вы были одной из последних, кто видел Черенкова живым? – Ага, видела, – подтвердила Парамоновна. – Я к нему вечерком забежала, сказать, что завтра позже приду. А он в это время бриться кончил и одеколонился. Очень уж от него опиумом шибко пахло. – Чем-чем? – не понял Цимбаларь. – Опиумом, – с важным видом объяснила старуха. – Деколон такой. Ненашенский. – А-а-а, – понимающе кивнул Цимбаларь. – Он случайно не к Ложкину в гости собирался? – Нет, там уже давно гуляли. – Тогда куда же? – Я сама над этим долго кумекала. Да так ничего и не раскумекала. Мужик как волк. Ему главное – на охоту выйти. А про то, куда потом ноги принесут, он не думает. – Какие отношения были у Черенкова с Ложкиным? – Обыкновенные. Заискивал перед ним Ложкин. – Не ссорились, значит? – Нет. – А как с другими деревенскими? – Ну как тебе сказать… Он особняком держался. Власть всё-таки… Хотя иных выделял. С батюшкой нашим дружбу водил. – Что вы говорите! – удивился Цимбаларь. – А я-то думал, что он был безбожником. – Нет, на службу наведывался. Случалось, и причащался. – Ну а с женщинами как у него дело обстояло? – Ох, не хочу сплетни разводить! – Такая преамбула, по-видимому, означала, что именно сплетнями она сейчас и займётся. – Кобель он был, между нами говоря. К библиотекарше наведывался, а учителке тайком ребёночка сделал. – Вот это да! – Цимбаларь и вправду был ошарашен. – А не могло ли убийство Черенкова быть местью за Решетникову? – Кто же за сироту отомстит… – пригорюнилась старуха. – Она всё больше с малыми детушками водилась, на взрослых глаза поднять не смела. Боялась нас, дикарей. – Ну ладно, – Цимбаларь встал. – Не буду отвлекать вас от творческого процесса. Спасибо за обед. Но в следующий раз лучше опять налепите пельменей. С медвежатиной. Он поспешил на опорный пункт, включил компьютер и отыскал материалы, касающиеся Решетниковой. Вывод патологоанатомов был краток и разночтений не допускал: смерть наступила в результате отравления гемотоксическими медикаментозными веществами, предположительно ацетилсалициловой кислотой. Исследование внутренних органов по просьбе родственников не проводилось. Когда окончательно стемнело, Цимбаларь сделал вылазку к магазину. На сторожевой пост только что заступил Борька Ширяев, чуть-чуть более весёлый, чем обычно. – Кроме истопника, никого к магазину не подпускать, – наставительным тоном произнёс Цимбаларь. – И учти, я дверь на всякий случай опечатал. – Не изволь беспокоиться, товарищ майор, – Борька скорчил дурашливую гримасу. – Всё будет в самом лучшем виде. Мимо меня даже мышь не проскочит. – Мыши пусть себе скачут. А за людьми присматривай. О ком речь, ты, наверное, догадываешься. Часа в два ночи я тебя сменю. – Да зачем тебе лишние хлопоты! Отдыхай спокойненько. Как-нибудь до утра перебьюсь. Меня в зоне, бывало, в карцер сажали. Температура та же самая, что и снаружи. Ничего! И по двое суток сиживал, и по трое. Это при лагерной-то кормёжке. А здесь красотища! Шкалик принял – и дальше сторожи. Пусть теперь мне лагерные вертухаи на вышках завидуют. |