Онлайн книга «Отягощенные злом. Нет пути назад»
|
Второй мой козырь – это деньги. Уже понятно: Кордава и понятия не имеет, что мне о них известно. Это сильнейший козырь и отличное объяснение всем моим вопросам и действиям. Зайдем же с него… – …именно в денежных вопросах я и хочу разобраться. Дело в том, что мы… Отличное слово, главное, не конкретизировать, и пусть каждый расшифровывает его в меру своей паранойи. …обнаружили, что денег… несколько меньше, чем мы ожидали. Сами понимаете, ситуация очень… сомнительная. Поэтому я вынужден был действовать неофициально, чтобы денег не стало вдруг… еще меньше. Или чтобы их совсем вдруг… не стало. – Так Толстой действует сам по себе? – неверящим голосом переспросил Кордава. – Либо так, либо в компании столь же неблагонадежных личностей. Но он… не оправдал доверия, скажем так. И смею вас заверить: сотрудничество тех, кто поможет мне вывести эту компанию… на чистую воду, не будет забыто… В следующую секунду произошла катастрофа. В Москве – дома строят в русском стиле, а это значит, что в доме есть двор и туда выходят двери парадных… в Москве они называются «подъезды». Если парадное выходит прямо на улицу, это признак богатого дома, да и то такое принято в исключительных случаях, обычно парадное выходит в сад и из сада уже есть выезд на дорогу. Здесь же какой-то идиот-модернист или постмодернист… но в любом случае идиот построил дом, в котором парадные выходят прямо на тротуар, как в Британии и некоторых старых городах Европы. А сада здесь не было вовсе, только крохотные газончики с типично московской геранью. Приметой нового времени было то, что дверь только снаружи из дорогого дерева, а изнутри – из стали, а закрывалась она на кодовый замок. Изнутри кнопка, когда хочешь открыть, нажимаешь, и она издает такой мелодичный звук, после чего можно открывать. Этот звук услышали и я, и Кордава – просто у меня голова была забита совсем другим: я примерял известные части головоломки, пытался понять, какими могут быть отсутствующие детали и как выглядит картина в целом. А вот Кордава сделал из услышанного совсем другие выводы. Вышла женщина. Из серии… прошу прощения за столь неприкрытый цинизм, «я такая как есть, и это жесть». От тридцати пяти до сорока пяти, примерно с меня ростом, но едва ли не вдвое больше весом. Все это упаковано во французский шелк и тончайший, невесомый газ красного цвета, в левой руке сотовый телефон, по которому дама изволит общаться на ходу, в правой – брелок автомобильной сигнализации, и еще сумочка на руке висит. Полная самоуверенности, неотразимости и наплевательского отношения к окружающему миру, она сделала шаг вперед, не обращая внимания на копошащихся рядом букашек, и даже не поняла, что произошло потом. Кордава бросился вперед. С недюжинной силой толкнул женщину на меня и проскользнул в закрывающуюся под действием автодоводчика дверь. Стараясь не упасть и не быть погребенным под сотней с лишним килограммов женской привлекательности, я тоскливо подумал: приплыли. Все же мне не удалось его обмануть. Зато удалось устоять на ногах. Несколько невежливо отстранившись от женщины, я проскочил следом за Кордавой к двери, рванул ручку. Заперто. – Хам! Негодяй… Я обернулся, выдернул из кармана пистолет Кордавы: – Код! Какой код двери?! Женщина замерла, тупо глядя на пистолет. Господи… он, наверное, через черный ход уже проскочил… Повернулся к двери, выстрелил в косяк – раз, другой. Дверь-то стальную поставили, а косяки оставили старые, не усилили. Если в стальное полотно стрелять или в язычок замка, или не пробьет, или отрикошетит… в тебя же, так что надо стрелять в косяк. Сорок пятый калибр оглушил прилично, а через долю секунды к грохоту пистолетных выстрелов добавился женский визг почти на ультразвуке… Изо всех сил рванул дверь – и она поддалась, язычок замка вырвало из искалеченного косяка с корнем. Район мирный, но минут через пять-семь тут полиции будет море. И вся моя маскировка с могендовидом – псу под хвост… Уже проскочил к двери черного хода, как вдруг понял: слышу шаги. Точнее, топот наверху на лестнице, звуки бегущего человека. Кордава не побежал к черному ходу, он поднимался наверх, бегом! В тупик! – Нестор Пантелеймонович! – закричал я со всей силы. – Подождите! Стойте! Подождите, я просто хочу… Этажей здесь было пять, и лестница – старого образца, с колодцем. А в колодце был лифт, тоже старый. Он не открывает двери сам – надо вызвать кабину, как только она прибудет, самому открыть двери и кабины, и лифта. А если открыть двери кабины… я был уже на втором, когда мимо с шорохом, через зарешеченную шахту лифта пролетело человеческое тело. И грохнулось – как раз на кабину лифта, стоящего на первом этаже… Взметнулась пыль, и что-то омерзительно хрустнуло. Я стоял на втором, слушал приближающиеся звуки сирены и думал, что доказать, что я не убивал Нестора Пантелеймоновича Кордаву, будет очень и очень сложно. Дадут показания и дама, и половой из ресторана… может, и тот подгулявший купчик. И мотив есть, если хорошо поискать. Справа открылась дверь. – Что происходит?! Я сам не помню, как оказался в квартире этой бабушки – интеллигентки, которой, наверное, просто нечего было делать, которую покинули давно выросшие дети и внуки и которая коротала старость, смотря бесхитростные интермедии, которые перед ней ежедневно разыгрывала жизнь на экране окна. – Черный ход есть?! – Вон там… Ноги вытирайте, молодой человек… по паркету же… Да, для нее я наверняка молодой. А по сути, старый как мир… Проскочил к черному ходу, загремел по ступенькам, перепрыгивая через три, вырвался в засаженный сиренью дворик. Пробежал мимо каких-то мешков, наверное, оставшихся после ремонта, который делал кто-то из жильцов, да так и не вывезенных, перевалился через кованую чугунную решетку ограды, вывалился в типично московский полупустой проулок. Увидев в одном его конце мерное движение машин, побежал туда, на ходу пряча пистолет. Вспугнутый, как заяц, воем полицейских сирен. Успеть бы… Опередить… Вывалился в переулок – аккурат на таксомотор, который затормозил, чтобы меня не сбить. Сам Бог послал. – Куда, барин… – Гони на Николаевский… Не обижу… Достал из кармана десятку, таксист принял, обиженно фыркнул: – Это называется – не обижу, барин? Совсем обнаглели. Таксерами в Москве обычно были тамбовцы. Это такая же традиция, как и то, что половые в лучших заведениях – обязательно ярославцы. Видать, неплохо живут, если десятка для них – повод для обиды. Дал еще две. Шофер повеселел: – Это другое дело… Домчим в лучшем виде, господин хороший… Приводя себя в порядок, понял: он же меня за еврея принял! И содрал три шкуры… Ладно, нет худа без добра. Таксист запомнит еврея, значит, полицейские ориентировки изначально будут с грубейшей ошибкой. И у меня будет немного времени… а потом все это не будет иметь никакого значения… |