Книга Рожден быть опасным, страница 28 – Дмитрий Самохин

— Скорее уж они нас замочат! — выдал я умозаключение.

— Что предлагаешь? — спросила Музыкантская.

— Вести дело к перемирию, — ответил я, адресуя свои слова конкретно Гвинплею Планту, которому подобная перспектива душу не грела. — Мы здесь пару дней, а уже в дерьмо вляпались. Так что дело нужно решать миром. Иначе шоу это, конкретно, закончится раньше времени.

— Они Бессмертных убили, — упрямо сжав челюсти, не собирался сдаваться Плант.

— Повторяю специально для тебя, — отреагировал Крысобой. — Бессмертных к печальному итогу кто-то из наших привел, а вовсе не эта восьмиглазая липучка.

— Я свое мнение сказал. Мне добавить нечего, — упорствовал Плант.

— Как ты намерен с русалкозаврами беседовать? — спросила Музыкантская, наклоняясь ко мне.

Пробудились фривольные мысли.

Если бы не Крысобой, с которым у Ренаты мало-помалу стали налаживаться отношения, ее персоной занялся бы я.

— Ну, с тем-то я побеседовал, — возразил я.

— С каким тем? — не понял Крысобой.

— С тем, в котором ты дырок натворил.

— И как ты с ним беседовал? — недоверчиво нахмурился Марк.

— Восьмиглазик со мной ментальный канал настроил.

— Ментальный что?

— Канал. Он вызвал меня мысленно, и несколько минут мы общались на уровне образов.

— Какие несколько минут? — вмешался Гвинплей Плант. — Ты всего секунд двадцать в отключке пролежал. Потом всплыл сразу.

— Правильно. Как только Марк выстрелил в русалкозавра, и тот умер, я очнулся. За это время я успел много чего полезного узнать.

— Колись, — потребовал Крысобой.

— Да побыстрее, — вставила Музыкантская, высунувшись из-за валуна. — А то, похоже, не один ты о мире грезишь. К нам три восьмиглазика плывут.

— Аборигены эти представители коллективного разума. Тут у них неподалеку колония находится. И с нами воюет только одна колония. Хотя все дно заполнено их поселениями…

— Они совсем близко, — торопила Музыкантская.

— Мужики, — решился я, — я пойду с ними побеседую. У меня получится.

Я вынырнул из-за валуна, не давая опомниться своим спутникам.

В двадцати шагах от меня и в трех метрах от дна на двух маленьких скатах парили аборигены, грациозно держась за шишковатые наросты на головах животных.

Я примирительно простер к ним руки, вглядываясь в глаза полного русалкозавра, выглядевшего самым представительным.

Я хотел было извиниться за поступок чернокожих студентов, понимая, что звучать это будет весьма глупо, но тут же передумал. Они уже поплатились за свои действия.

Я не мог отвести взгляд от внимательных цепких зрачков, которые меня изучали. Зрачки расширялись, поглощая меня, точнее, мою сущность. И я проваливался… я кружился… я возносился…

Я увидел клубок, искрящийся клубок, знакомый по предыдущему контакту, но теперь клубок выглядел более дружелюбно, а возле него фланировал, словно дожидался меня, пышный восьмиглаз. Завидев мое появление, восьмиглаз оттолкнулся от клубка и в два изгиба приблизился. Оказавшись рядом со мной, он замер, смерил меня мягким, но внимательным взглядом и склонился в поклоне.

Я ответил ему тем же.

— Для меня есть честь общаться с тем, кто давно покинул мир сей и следы чьи не наблюдались в мирах обитаемых вот уже многие тьмы лет, — прокурлыкал абориген.

Хорошее начало для беседы.

— Мне тоже приятно очень беседовать с тобой… — Я замялся, не зная, как обратиться к туземцу. Не русалкозавром же его называть, в самом деле.

Восьмиглаз заметил мое смущение и помог:

— Мою индивидуальность нарекли. Я — Клинч.

— Мне очень приятно, глубокоуважаемый Клинч. Меня зовут Русс.

— Русс, — повторил Клинч и прищелкнул языком.

— Что ты имел в виду, когда говорил про меня… Ну, что я давно покинул мир и давно не появлялся? — полюбопытствовал я.

Клинч кувыркнулся и хитро поинтересовался:

— Ты отчего-то не обладаешь понятием о моих словах?

— Да. Я не понимаю их, — признался я, подумал и добавил: — Я плохо помню о том, кто я такой.

— Я не могу помочь тебе совсем. Ты должен понять сам то, что хотел сказать я. Ты должен вспомнить свое прошлое. Я боюсь.

Восьмиглазик зажмурил семь глаз, а восьмой вытаращил так, что я испугался за его сохранность.

— Ты боишься меня? — спросил я.

— Боюсь. Очень боюсь.

— Почему ты опасаешься меня?

— Ты должен понять сам. Когда вспомнишь все. Я не могу сказать тебе.

— Почему вы напали на нас? — резко сменил я тему.

— Очень долгое время. С тех пор как пропали последние, такие как ты, наш мир никто не посещал. Мы испугались. Мы не хотели обидеть. Мы мирный народ.

Клинч поклонился и часто-часто замигал глазами.

— Верю, — согласился я.

— Мы не хотели с вами воевать, — признался Клинч.

— Один из ваших убил человека. Он сжег мозг.

— Я знаю. Я сожалею. Это прискорбно. Я не хотел. Он испугался. Он защищался. Он умер после этого. Да успокоятся его плавники.

— Да успокоятся, — согласился я. — Я могу считать, что мы в мире. И никакой войны не будет?

— Именно так. Мы заключили мир. Мы редко воюем. Наша растараш не воюет, не то что растараш бланкуш.

Честно говоря, мне не хотелось вдаваться в подробности местного социального устройства. Но я догадался, что «растараш» — это ближайшее к нам сообщество аборигенов, а «растараш бланкуш» — это соседнее сообщество. Похоже, на дне, как и в человеческом сообществе, процветала ксенофобия, от которой мы никак не могли избавиться.

— А зачем тогда такая тьма народу и животные ваши? — поинтересовался я.

— Мы хотим, чтобы все было по-настоящему, чтобы торжественно.

Абориген радовался нашему миру:

— Мы хотим пригласить вас в гости.

Такого поворота событий я не ожидал. Но отказываться не стоило. Этим мы могли обидеть русалкозавров, а кто знает, что они предпримут против обидчиков, даже если их боятся. Может, у них в обычае не прощать отказы от приглашений, и воевать до последней капли крови. Кстати, что-что, а у этих тварей даже кровь может оказаться смертельной. Хотя, если припомнить, Крысобой, который изрешетил восьмиглазика, никак не пострадал, значит, только скаты опасны даже при смерти. Какая, впрочем, разница? Враждовать-то с ними мы не собирались.

— Мы прибудем в гости к вам. Только сначала нам нужно поговорить с нашими товарищами и сообщить им радостную новость, — сказал я, принимая приглашение.