Онлайн книга «Когда вырастают дети»
|
Курили на крыльце «дворца» вдвоем с Лехой, и он сказал: – То Кислицына сигареты стреляла, то теперь ты. Санька удивился: – Юлька курит? – Как ты, от расстройства, – засмеялся Леха. – Ты же смотришь на нее мимо кассы. А ведь Саньке казалось, что проследил все линии (шестигранник + Мишкина любовь к Ирэн) как Штирлиц. …Отцовский прогноз был точен: гости засобирались ровно через полчаса. Санька стойко вытерпел салатно-винный поцелуй в щеку от тети Леночки и прощальные вопросы Василисы Онисифоровны о «герлах». Едва за могучей спиной ее четвертого мужа закрылась дверь, мамик побежала в кухню. – Дмитриевский! Ты видел Васину шубу? Видел?! И тебе не стыдно, что я, как обдергайка, в китайской норковой хожу? Даже не в греческой! – Душно дома, – рассеянно сказал отец. – Пот градом, а Василиса в шубе по такой жаре… Чуть я ее индюшатину не проворонил. С ума они в ТЭЦ посходили, что ли, так топить? – Начальник ЖКХ распорядился заглушки с труб снять, – пояснил осведомленный Санька. – Сашхен, не мешай! – мамик отстранила его крепкой рукой. – Ты слышишь меня, Дмитриевский? В «Кипеже» на манекене последняя соболья осталась. Все разобрали, а было три! – Ну и что ты хочешь этим сказать, – отец заложил в книгу чайную ложечку. – Я хочу шубу. – Соболью? – Норковую! – Сама же плачешь, что у тебя норковая. – У собольей цена занебесная, мы не потянем, – затараторила мамик, – мне такая длинная и не нужна, я же машину вожу, я там короткий вариант приглядела, из норки, «Автоледи» называется, такая хорошенькая светлая шубка с хвостиками под горностаевую мантию, нам по карману… если ты найдешь халтуру! – Где? Мамик подбоченилась, прищурила глаза. – А вот это, Дмитриевский, не мое дело. Иди на свой «Парнас» и думай. Санька помог ей вымыть посуду. Голова пухла от духоты, запахов пищи и досады. Если мамик чего-то завожделела, ее не переубедить. – Дура Ленка, – сердилась она вслух. – Заколебала талдычить об экологии. Однова живем, чего жалеть? – Рядиться в шкуры зверей – атавизм, – не выдержал Санька. – Человек не пещерное существо. – Не надо ля-ля, – отмахнулась мамик. – Человек такой же зверь, и лучше быть хищником, чем сусликом. Ты не урвешь – другие прихватизируют. А Ленка просто завидует. У нее ж ни красоты, ни квартиры, и мужики от нее в вечность ка́нуют без зазрения совести… Как правильно, Сашхен, сказать «канули», если они кануют вот сейчас? – Кана́ют. – А Василису возьми – все при ней. Мужики – выбирай не хочу, то таксист, то прораб, и руки не крюки, сантехника звать не нужно кран менять. Везет же некоторым… – Завидуешь? – Дурак, – правый уголок ненакрашенных, «домашних» губ мамика поехал вбок и вниз. – У меня есть ты. Сын. У Ленки с Василисой в этом плане швах, и годы за пазухой не спрячешь. Мариша дочь замуж выдала как отрезала. Так что это они мне завидуют. Они знают: я тебе высокую планку ставлю, чтоб ты над нами всеми возвысился. Ты ж у меня не слюнтяй и сусликом не будешь. – Ясно, – усмехнулся Санька. – Буду хищником. Вознесусь орлом и сусликов стану клевать. – Не над музейным же добром трястись, ему в обед сто лет, и все равно не твое! Санька неопределенно пожал плечами, и мамик разъярилась: – Ты вокруг глянь! Кто не умеет хапнуть – тот без прав! Какие музеи?! Я тебя умоляю! Понятно – Третьяковка там или Эрмитаж, а тут кое у кого антиквариат в домах покрасивше, чем в фондах! Что, отцу денег девать некуда, хоть жопой ешь? – Мамик, ты почему-то добро в одном смысле понимаешь. – Это в каком-таком смысле? – Тебе оно больше нравится в магазине, чем в душе. – Ой, отвянь! Душа – воздух, ее в банк на счет не положишь. У нас в стране только олигархи хорошо живут. Купаются в фонтанах шампанского, икру жрут золотыми ложками. Богатой тетки у нас в америках нету, самому придется вверх лезть. И ты залезешь! – В икру? Мамик глянула затуманенными глазами: – В экстра-класс. Наследство у тебя подходящее – отцовский ум и моя воля, вот что главное… Она вдруг отвлеклась от воображаемых капиталов сына и подозрительно принюхалась. – Ты курил? – Нет, – соврал Санька. – От тебя табаком несет. – А от тебя – вином, – огрызнулся он. – Смотри! – погрозила кулаком мамик. – Увижу – всю морду разобью! В дверях показался отец. – Что за шум, а драки нету? Лиза, я подумал. Позвонил кое-кому и нашел деньги. Возьмешь завтра свою «Автоледи». – Где нашел? Кто дал? В долг? – Красть не умею, – развел руками отец. – Деньги дадут сейчас, а летом в отпуск отработаю. Оформительскую работу предложили. – Я помогу, – обрадовался Санька. – Чего «помогу»! – с ходу взвинтилась мамик. – И думать не смей! Тебе к экзаменам готовиться надо, в экономический поступать! Зря, что ли, я как дура доцентшу с прошлого года окучиваю?! Опомнившись, смачно поцеловала отца: – Спасибо, Дмитриевский. Ее сжатые щепотью губы напомнили Саньке что-то виденное недавно. Да: индюшачью гузку. В груди теснило, хотелось покурить. От сигарет першит в горле, и голова кружится, зато табачная горечь перебивает другую. Санька включил торшер, прилег. Полистал книгу, выхватывая глазами абзацы и строки. Не читалось. Не по настроению, и Цезари оказались до изумления кошмарными людьми. Вскоре выяснилось, что не спится. А дом смолк и уснул. Гасли одно за другим окна напротив. За ними засыпала жизнь со всеми своими привязанностями и любовью, но чаще с привычкой, терпимой, как неизбежность. Покой плохонький, да свой. Свои погремушки и скелеты в шкафах, «посторонних просим не беспокоиться». Санька прокрался в прихожую, бесшумно оделся и, не щелкая замком, притворил дверь. Иней кутал игольчатым кружевом ветки бабушки-ели в Новогоднем парке. Белые балетные пачки топорщились на нижних лапах елочек, березы сливались со снегом, и казалось, что черточки на их стволах нарисованы прямо на сугробах. Луна сеяла в воздух пыль сизого света. Сигаретный дым тек, как туманный ручей в перевернутое вверх дном ущелье, повторяя все изгибы его и выступы. Голова снова кружилась, но легко и приятно. Вместо того чтобы вернуться, Санька перепрыгнул через штакетник детской площадки. Днем этот маленький двор жил шумно и весело в объятиях большого двора. Снег спрессовался здесь до крепости наста. Чей-то грузовичок так и не довез до точки назначения ворох жухлых листьев. За столиком под крышей заснеженного мухомора ждал хозяина плюшевый медвежонок. |