Онлайн книга «Черепаший вальс»
|
— Да, это точно, рисковую она вела жизнь, даже странно, что прожила так долго, — вздохнула Ифигения. — Но нам-то от этого не легче. Один мсье Пинарелли чуть не пляшет от радости. Прямо как заново родился после этой истории. Скачет, разнюхивает, ошивается в комиссариате, пытается что-нибудь выведать у полицейских. Тут я его вчера вечером видела, терся возле помойки. Странные все-таки люди бывают! Все люди в этом доме странные, подумала Жозефина. Даже эта дама с собачкой. А я? Я не странная? Если бы эти люди, что сидят вокруг стола и размачивают сухие печенюшки в кофе, знали, что меня саму едва не зарезали полгода назад, что мой бывший муж, которого все считали погибшим в пасти крокодила, бродит по метро, что мой бывший любовник — шизофреник, а сестра готова закрутить с Эрве Лефлок-Пиньелем, у них бы челюсть отвисла от удивления… Ирис возлежала на диване среди подушек, ее точеные нервные стопы покоились на подлокотнике, словно драгоценности в витрине ювелира. Она читала газету. Жозефина вошла в гостиную, упала в кресло и простонала: — Ну и денек! Ужас что за денек! Никогда не видела ничего гаже, чем этот комиссариат! А их вопросики! А эта капитанша Галуа! Она говорила и одновременно массировала себе виски, наклонив голову вперед. От усталости точно гири повисли на руках и ногах. Ирис на мгновение оторвалась от газеты, взглянула на сестру и вновь погрузилась в чтение, пробормотав: — Ну надо же… Выглядишь ты правда неважно. Уязвленная Жозефина парировала: — А я пила мятную воду с Эрве Лефлок-Пиньелем… Ирис шлепнула газету на колени. — Он спрашивал обо мне? — Ни словечка. — Не решился… — Он странный человек. Никогда не знаешь, с какой стороны к нему подъехать. То ласковый, то грубый, бросается из крайности в крайность. — Ласковый? — спросила Ирис, изогнув бровь. — Он тебя обхаживал? — Нет. Но это правда какой-то контрастный душ! Говорит тебе что-то приятное, нежное, а спустя мгновение делается холодный и твердый, как камень. — Ты, должно быть, опять строила из себя жертву. Жозефина вовсе не была согласна с этим безапелляционным заявлением: — Когда это я «строила из себя жертву»? — Да всегда, ты не отдаешь себе в этом отчета, а сама разыгрываешь маленькую робкую крошку, чтобы у мужчин возникало желание тебя защищать и оберегать. Я видела, как ты это проделывала с Филиппом. Слова ее буквально оглушили Жозефину. Будто сестра говорила о каком-то незнакомом человеке. — Что-что я проделывала с Филиппом? — Изображала бедную растяпу, которая ничего не знает, ничего не понимает. Это, должно быть, твоя манера соблазнять… Она потянулась, зевнула, уронила газету. Потом, обернувшись к Жозефине, объявила примирительно: — Да, я забыла… Звонила наша дорогая мать, и она явится! — Сюда? — вскрикнула Жозефина. — Она страх как хочет увидеть твою новую квартиру! — Ты могла бы по крайней мере меня спросить! — Послушай, Жози, пора вам уже помириться! Она пожилая женщина, живет одна. Ей нужно о ком-то заботиться… — Она всю жизнь заботилась только о себе! — И вы уже слишком давно не виделись! — Три года, и я отлично себя чувствую! — Она все же бабушка твоих детей… — Ну и что? — Я за мир в семье… — Ну зачем ты ее пригласила? Ответь мне? — Не знаю. Она меня расстроила. Казалась грустной и подавленной. — Ирис, я вообще-то у себя дома. И я здесь решаю, кого мне приглашать! — Это же твоя мать, разве нет? Не чужой человек! Ирис выдержала паузу и добавила, глядя Жозефине прямо в глаза: — Чего ты боишься, Жозефина? — Я не боюсь. Я не могу ее видеть. И прекрати так на меня смотреть! Это больше не работает! Тебе не удастся меня загипнотизировать! — Тебе страшно… Ты умираешь от страха… — Я не видела ее три года, я не готова к ее визиту, тем более сегодня! Вот и все. У меня был тяжелый день, и мне это ни к чему. Ирис выпрямилась, пригладила руками длинную узкую юбку, которая утягивала ей талию, как корсет, и объявила: — Она придет к нам на ужин. Снова обухом по голове. Жозефина тупо повторила: «Придет к нам на ужин!» — Кстати, мне пора сходить в магазин. Твой холодильник пуст… Она вздохнула, выпрямила длинные ноги, бросила последний взгляд на прелестные маленькие стопы с карминно-красным лаком на ноготках и отправилась в комнату за сумкой. Жозефина смотрела ей вслед, ее терзали гнев и желание немедленно отписать мамашу. — Она придет с минуты на минуту, откроешь ей, — бросила на ходу Ирис. — А Зоэ? Где она? — спросила Жозефина, хватаясь за последнюю соломинку. — Она пришла и ушла, ни слова не говоря. Но к ужину вернется, если я правильно поняла. Дверь хлопнула. Жозефина осталась одна. Голова шла кругом. — Ничего я не понимаю в женщинах, — пробормотал Гэри, застывая с поднятым в воздух ножом: он крошил петрушку, чеснок, базилик, шалфей и ветчину и начинял разрезанные пополам помидоры перед тем, как отправить их в духовку. Он был король томатов по-провансальски. Он пригласил мать на ужин, посадил на почетное место в широкое кресло, служившее ему обсерваторией, когда он наблюдал за белками в парке. Они праздновали день рождения Ширли: сорок лет, круглая и торжественная дата. «Я буду готовить, а ты задувать свечи», — сказал он ей по телефону. — Чем дольше я с ними общаюсь, тем хуже понимаю… — Ты говоришь с женщиной или с матерью? — С обеими! — Так чего же ты не понимаешь? — Женщины так… прагматичны! Вы думаете обо всех мелочах, ваши действия обусловлены железной логикой, вы ор-га-ни-зуете вашу жизнь. Почему я встречаю только девушек, которые точно знают, куда хотят пойти, что хотят сделать и как они это сделают… Делать, делать, делать! У них на устах только это слово. — Может, потому, что мы все время заняты делом. Месим, моем, гладим, шьем, готовим, чистим и защищаемся от шаловливых ручек мужчин! Мы не мечтаем, а делаем! — Ну, мы тоже делаем… — Да, но все по-другому! В четырнадцать лет у нас начинаются месячные, тут уж выбирать не приходится. С ними точно ничего не поделаешь. В восемнадцать мы довольно быстро понимаем, что нам надо сражаться в два раза сильнее, делать в два раза больше, чем мужчинам, если хотим выжить. Затем появляются дети, мы носим их по девять месяцев, у нас от них токсикоз, они бьют нас изнутри ногами и руками, мы рвемся, когда они появляются на свет, — короче, масса разных мелочей! Потом надо их мыть, кормить, одевать, взвешивать, мазать кремом попки. «Делаем» это, и все, не размышляя, и к тому же «делаем» все остальное. Долгие часы на работе — и танец живота для Мужчины, если он вечером попросит. Мы то и дело что-то «делаем», редко встречаются женщины, которые витают в облаках! А вы делаете только одно: стараетесь быть Мужчинами. Такие инструкции вы получили много веков назад, они впечатались в ваши гены, и вы следуете им без труда. А нам все время надо за все бороться… в конце концов мы становимся прагматичными, как ты говоришь. |