Онлайн книга «Черепаший вальс»
|
— Да вроде нет, — ответил Александр, пережевывая мясо. — Если ты хочешь ее видеть, пускай приезжает. Мы же не ссорились, ты знаешь. — Вы просто не сошлись во взглядах на жизнь… — Точно. Ты все правильно понял. — А она может взять с собой Зоэ? Мне хочется повидаться с Зоэ. Вот ее мне не хватает… Он сделал упор на слове «ее», словно игнорируя предложение матери. — Посмотрим, — сказал Филипп и подумал, что жизнь стала невероятно сложной. — На уроке французского нас попросили рассказать историю максимум в десять слов. Хочешь знать, как я вышел из положения? — Конечно… — «Его родители были почтальоны, и он всю жизнь держал марку…» — Гениально! — Я получил лучшую отметку. Ты идешь куда-нибудь сегодня вечером? — Иду в оперу с приятельницей, Дотти Дулиттл. — А-а… Когда я подрасту, возьмешь меня тоже? — Договорились. Он поцеловал сына на прощание, прогулялся пешком до дома Дотти, надеясь, что ритм шагов подскажет ему решение. У него не было никакого желания видеть Ирис, но он не хотел ни препятствовать ее встречам с сыном, ни торопиться с разводом. Как только она будет чувствовать себя лучше, я с ней поговорю, обещал он себе, звоня в дверь Дотти Дулиттл. Вечно он все откладывал на потом. Сидя на краю ванны со стаканом виски в руке, он смотрел, как Дотти красится. Поднимая стакан, чтобы отхлебнуть виски, он каждый раз задевал локтем пластиковую занавеску и приводил в движение нарисованную на ней великолепную Мэрилин, посылающую воздушные поцелуи. Дотти в черном бюстгальтере и колготках колдовала над разноцветным скоплением баночек, пудрениц и кисточек и, промахнувшись карандашом или щеточкой, ругалась как извозчик. И одновременно продолжала выспрашивать: — Ну что? Ответила она или нет? — Нет. — Совсем ничего? Не послала даже реснички в конверте? — Ничего… — Я когда очень в кого-нибудь влюблюсь, пошлю ему по почте ресничку. Знаешь, как доказательство любви, потому что ресницы больше не отрастают. Рождаешься с определенным капиталом, и надо его потом не разбазарить… Она зачесала волосы назад, заколола их двумя широкими заколками. Похожа на девочку-подростка, решившую втихаря намазаться маминой косметикой. Достала коробочку с какой-то черной массой, жесткую щеточку, плюнула на щетку и хорошенько повозила ею в черной массе. Филипп поморщился. Не отводя глаз от зеркала, она шлепнула на ресницы жирную кляксу. Плевала, терла, мазала — и начинала все сначала. В танце ее рук была и привычка, и ловкость, и натренированная женственность. — За одну такую фразу когда-нибудь парень влюбится в тебя без памяти, — сказал он, напоминая, что этот парень — не он. — Красивые парни уже давно не влюбляются в слова. Они растут на разговорах со своими геймбоями. Капля воды из душа капнула ему за шиворот, он отодвинулся. — У тебя душ течет… — Не течет. Это я, наверное, плохо кран закрыла. Разинув рот, закатив глаза и оттопырив локоть, она красила ресницы, стараясь, чтобы черная масса не потекла. Отступала на шаг, придирчиво оглядывала результат, морщилась и начинала все сначала. — Она устояла перед духом Саши Гитри, — задумчиво продолжал Филипп. — А ведь фраза была красивая… — Придумаешь что-нибудь еще. Я тебе помогу. Никто лучше женщины не знает, как соблазнить другую женщину! Вы, мужики, навык потеряли! Она покусала губы, оценила свое отражение. Обернула палец бумажным платком и стерла черную краску из маленькой морщинки под глазом. Подняла веко точным жестом хирурга, поднесла к нему серую подводку, закрыла глаз, провела линию — ну прямо Нефертити! Обернулась к нему, слегка вильнув бедрами в ожидании комплимента. — Очень красиво, — обронил он, бегло улыбнувшись. — Так интересно, — сказала она, повторяя операцию на втором глазу, — тебе не кажется? Будем соблазнять женщину вдвоем! Он смотрел на нее, завороженный порханием рук, полетом кисточек и щеточек, которыми она манипулировала с ловкостью жонглера. — Ты будешь Кристиан, а я Сирано. В те времена мужчина нанимал другого мужчину, чтобы тот говорил от его имени. — Просто мужчины давно разучились разговаривать с женщинами… Я вот по крайней мере не сумел. Думаю, никогда и не умел. Новая капля упала ему на руку, и он предпочел пересесть на крышку унитаза. — Ты дочитала «Сирано»? — спросил он, вытирая руку первой попавшейся салфеткой. Он подарил ей «Сирано де Бержерака» по-английски. — Потрясающе! Мне так понравилось! So French! [82] И размахивая щеткой для ресниц, она продекламировала: Philosopher and scientist, Poet, musician, duellist — He flew high, and fell back again! A pretty wit — whose like we lack — A lover… not like other men… [83] Так красиво — умереть не встать! Благодаря тебе я вся трепещу. Засыпаю под сонату Скарлатти, читаю пьесы… Раньше я трепетала, мечтая о шубках, машинах, драгоценностях, — а теперь жду новую книгу, новую оперу! Я недорого обхожусь как любовница! Слово «любовница» резануло слух, как верхнее «до», выданное примадонной, которая провалилась в оркестровую яму. Она произнесла его нарочно — посмотреть, как он отреагирует, проскочит ли у него это грубое слово, закрепляя за ней место, которое она день за днем отвоевывала в его жизни. Для него оно прозвучало первым оборотом ключа, на который его хотят запереть. Не отрывая глаз от зеркала, в котором отражалась задорная плутовская мордочка, она ждала, моля про себя, чтобы слово проскользнуло, чтобы можно было повторить его потом еще и еще, чтобы оно прижилось. А он размышлял, как бы выбросить его за борт, не ранив ее. Не дать ему прилипнуть к их отношениям, осторожно отклеить и отправить в мусорную корзину, ко всяким оберткам, бумажкам и ваткам. Уклончивое молчание затягивалось; наконец он сказал себе, что убрать слово-помеху можно только одним способом. — Дотти! Ты не моя любовница, ты мой друг. — Друг, с которым спят, — это любовница, — заверила она, памятуя о том, какой бурной была их прошлая ночь. Он ничего не говорил, но кричал ее имя, словно открывал новый мир. Дотти! Дотти! — так друзья не кричат, так кричат любовники на пике страсти. Она не впервые слышала этот крик и сделала соответствующие выводы. «Нынче ночью, — сказала она себе, — да, нынче ночью он капитулировал». |