Онлайн книга «Черепаший вальс»
|
Жозефина приподняла руку Зоэ и стала по очереди целовать пальчики. Пальчик папин, пальчик мамин, пальчик Гортензии, пальчик Зоэ, а чей у нас мизинчик? Это был их ритуал. Долго ли еще дочь будет протягивать ей руку, ожидая магической считалочки, чтобы уснуть безмятежным, счастливым сном? Сердце Жозефины сжалось от нежности и грусти. Зоэ была еще совсем младенец: круглые розовые щеки, маленький носик, зажмуренные от удовольствия глаза, ямочки и перетяжечки на запястьях. Пресловутый трудный возраст еще не изменил ее тело. Жозефину это удивляло, но педиатр успокоила ее: все придет разом, просто ваша девочка не торопится, она так устроена. Однажды утром она проснется, и вы ее не узнаете. У нее вырастет грудь, она влюбится, перестанет с вами разговаривать. Не надо беспокоиться, радуйтесь, пока можно. А кроме того, не исключено, что она не хочет взрослеть. Сейчас все больше детей, которые увязают в детстве, как пчелы в тазу с вареньем. Гортензия, суровый диктатор, долго смотрела на робкую младшую сестренку свысока. Одна была сама покорность, вымаливала ласку и похвалу, другая неумолимо прокладывала себе дорогу в жизни огнем и мечом. Зоэ светлая, нежная, Гортензия угрюмая, жесткая, непреклонная. Из моих девчонок получилась бы отличная устрица: Гортензия — ракушка, а Зоэ — моллюск. — Тебе хорошо в новой комнате, солнышко? — Квартира мне очень нравится, а вот люди нет… Я бы лучше вернулась в Курбевуа. В этом доме все какие-то странные… — Они не странные, они другие… — Почему они другие? — В Курбевуа ты всех знала, у тебя были друзья на каждом этаже, вам было легко разговаривать, легко встречаться. Ходили из квартиры в квартиру без всяких церемоний. А здесь они более… Она с трудом подбирала слова, глаза слипались от усталости. — Более важные, надутые… Не такие близкие. — Ты хочешь сказать, что они жесткие и холодные? Как трупы. — Ну, я этого не говорила, но, в общем, ты права, детка. — Тот господин в лифте, он внутри такой холодный, я чувствую! У него как будто все тело панцирем покрыто, чтобы его никто не трогал, а в голове только он один и есть… — А Поль? Он тоже жесткий и холодный? — О, нет! Поль… Она помолчала, потом прошептала еле слышно: — Поль — он прикольный, мам. Я бы хотела с ним дружить. — Ты и будешь с ним дружить, малышка. — А ты думаешь, он меня тоже считает прикольной? — Во всяком случае, он с тобой говорил, предлагал познакомить тебя с Ван ден Броками. Значит, он хочет снова с тобой увидеться и считает очень даже милой. — Ты уверена? А по-моему, я ему не больно-то интересна. Мальчишки вообще мной не интересуются. Вот Гортензия — она прикольная… — Гортензия старше тебя на четыре года. Вот будешь большая, как она, тогда и увидишь! Зоэ задумчиво смотрела на мать, словно и хотела ей поверить, но никак не могла себе представить, что когда-нибудь сравнится с сестрой в красоте и обаянии. Потом вздохнула, закрыла глаза и зарылась лицом в подушку, зажав в руке медвежью лапу. — Мам, я не хочу становиться взрослой. Иногда, знаешь, я так боюсь… — Чего ты боишься? — Не знаю. И от этого еще страшней. Точнее не скажешь. Жозефине стало жутко. — Мам… А как я узнаю, что стала взрослой? — Когда сможешь сама принять важное решение, ни у кого ничего не спрашивая. — Вот ты точно взрослая… Даже очень взрослая! Жозефине хотелось сказать, что она часто колеблется, действует наугад, наудачу, откладывает решение на потом. Полагается на интуицию, старается все исправить, если ошиблась, и вздыхает с облегчением, если угадала. А когда все получается как надо, считает, что ей повезло. Может, мы никогда до конца и не взрослеем, думала она, поглаживая щеки, лоб, нос и волосы Зоэ, слушая ее ровное, спокойное дыхание. Она сидела у изголовья дочки, пока та не уснула; черпала в ее мерном сопении силы, чтобы не думать о том, что случилось… Наконец встала и пошла к себе. Легла, закрыла глаза, постаралась уснуть. Но всякий раз, проваливаясь в сон, снова и снова слышала брань того мужчины, чувствовала сыплющиеся на нее удары. Все тело болело. Она встала, порылась в целлофановом пакете, который дал ей Филипп. Там было снотворное, найденное в тумбочке Ирис. Не хочу, чтобы таблетки были у нее под рукой. Мало ли что… Возьми, Жози, пусть полежат у тебя. Она взяла таблетку стилнокса, оглядела маленький белый цилиндрик: интересно, какова минимальная доза? Решила принять половину. Проглотила, запила водой. Не хотелось ни о чем думать. Спать, спать, спать. Завтра суббота. Завтра она позвонит Ширли. Она поговорит с Ширли и успокоится. Та умеет все расставить по своим местам. Может, все-таки надо обратиться в полицию? Пойти и все рассказать, только попросить, чтобы они не разглашали ее имени? Вдруг ее обвинят в пособничестве, если она промолчит, а тот тип опять на кого-нибудь нападет? Она уже почти решилась, хотела встать, но неожиданно уснула. На другой день ее разбудили вопли Зоэ: та скакала по ее кровати, размахивая какими-то бумажками. Жозефина прикрыла глаза руками, спасаясь от яркого света. — Детка, а который час? — Половина двенадцатого, мам, половина двенадцатого! — Боже, это я столько проспала! А ты давно встала? — Тра-ля-ля! Я только что проснулась, посмотрела под дверью, нет ли почты, и угадай, что я нашла? Жозефина села в кровати, поднесла руку ко лбу. Зоэ махала целой пачкой конвертов. — Рождественский каталог? Тысяча подарков? — Нет, мамочка, вовсе нет! Гораздо лучше… Господи, голова-то какая тяжелая! Будто по ней прошел полк солдат в кованых сапогах. Стоило пошевелиться, и все тело наливалось болью. — Письмо от Гортензии? Гортензия никогда не писала. Она звонила. Зоэ замотала головой. — Холодно, мамочка, холодно. Вообще мимо. — Ну, тогда сдаюсь. — Всем сенсациям сенсация! Супер-пупер-макси-гипер— сенсация! Вот такой вышины, вот такой ширины! Такая огромная, прямо до самой луны! Kisses and love and peace all around the world! Да пребудет с тобой сила, сестра! Yo! Brother! [6] При каждом вопле она топала ногой так, что подпрыгивал матрас: сущий вождь племени сиу, в боевом экстазе празднующий победу над врагом и потрясающий его скальпом. — Хватит скакать, детка. У меня сейчас голова лопнет! Взъерошенная, ликующая Зоэ плюхнулась на кровать, задрав ноги кверху, и объявила, сияя от счастья так, будто выиграла в лотерею: |