
Онлайн книга «Роксолана. Королева Османской империи»
— Шайтан! — кричал старик-татарин, присматриваясь опытным глазом к обморочной панночке. — Шайтан… неверный! не умеешь ухаживать за хорошим товаром! и коза стоит больших денег… зачем так быстро гнал ее! — яростно закричал он на парня и со всего размаха ударил неудачника плетью. Он приказал отвязать панну, налил ей из бутылки свежего кумыса и положил на повозку. Только на пятый день чамбул пришел в Крым… Пленников рассортировали, некоторых угнали дальше в неизвестном направлении, остальных повели на базар, где всегда было много желающих купить невольников, покупали кого куда: кого — в поле на тяжелую работу, кого — на весла турецких галер, кого — на жернова перетирать муку, а девушек и женщин — в гаремы богатых ордынцев. Таких девушек звали здесь «одалисками». Настеньку оглядел какой-то татарин в архалуке, причмокнул языком и тихонько что-то сказал старику-ордынцу, который спас пленницу в степи от неминуемой смерти. К вечеру ее принарядили, какие-то татарки намазали благовониями и дали поесть, но она только жадно пила воду и еще кумыс, который быстро утолял жажду. Потом обложили подушками и увезли в Бахчисарай. Уже на второй день ее отвели в какой-то дворец, где усадили на низенький мягкий диван. Здесь тоже натирали ароматными маслами и угощали шербетом. Но Настенька ничего не ела. В комнату приходил тот самый ордынец в шелковом архалуке, что очень удивило пленницу. Опять рассматривал ее, причмокивая языком. Очевидно, он что-то хотел сказать, но отошел, когда пленница стала испуганно жаться к стене. Вечером пришла женщина — еще молодая, в хорошей татарской одежде, но в глазах ее будто застыла огромная тоска. Наверное, она была знатная пани, по крайней мере, так думала Настенька. «Знатная пани» строго посмотрела на Настеньку, потом подсела к ней и неожиданно спросила на нашем языке: — Почему не ешь? Настеньку это удивило, и она даже бросилась к татарке. — Вы говорите на нашем языке! — шепнула она. — Помогите мне, пани, уйти отсюда, умоляю вас! — Куда пойдешь? — удивилась пани. — Домой пойду, к моей тете, к моему отцу… в Украину… Пани долго смотрела на пленницу, потом улыбнулась и взяла ее за руку. — Разве ты не знаешь, куда пришла? Пришла в Бахчисарай, к самому крымскому хану. Тебя он никуда не отпустит, даже если ты захочешь… Я тоже когда-то горевала, не зная… я тоже пленница, только давно меня взяли с Подолья. — Я не хочу, я все равно убегу… — Поймают, зашьют в кожаный мешок и бросят в море. Настенька прижалась плотнее к стене и с ужасом смотрела на женщину. Она тяжело дышала, потом стала кашлять. — Почему ничего не ешь? — спрашивала женщина. — Не хочу, — прошептала пленница с отвращением. — Должна есть… Ты красивая и поэтому тебя берегут, церемонятся с тобой, купают, смазывают благовониями. Хотят подарить султану… — Не хочу… — Тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь. Ешь… вот вкусный плов… Должна есть. — Не хочу… лучше уж умру! — Не будешь есть — осунешься за неделю, станешь некрасивой, и тогда никто на тебя не посмотрит. И тебя отдадут старому татарину, будешь работать в поле, тяжело работать до самой смерти. Лучше позаботься о своей красоте. Ешь плов и шербет… И неизвестная пленница из Подолья принесла ей вкусное блюдо. Она приходила каждый день, помогала, как могла и чем могла. Так продолжалось, наверное, месяца три. Однажды пришла и сказала: — Хан приказал тебя лелеять, как дите, даже развлекать, чтобы не скучала. — Зачем это? — удивилась Настенька. — Затем, что хочет подарить тебя самому султану турецкому, а не продать, — это я знаю наверняка. Настенька похолодела: «Это мой конец — думала она в отчаянии. — Это уже последние дни мои, попала в западню и не выйду, наверное, никогда на свободу, зашьют в мешок и бросят в море. Прощай, Украина… Прощай, село… Прощай, пан Ярема». И она заплакала. — Что же мне делать? — шептала она. — Ничего… жди, что будет… — Я не могу ждать… — Сможешь… я тоже говорила, что не смогу, но все же привыкла… — Я потеряю тебя, моего единственного спасителя… я умру с горя! — В Стамбуле у этого султана есть гарем, там живут много женщин хороших-прехороших, а среди них, я слышала, есть и наши, называют их в гареме «черкешками», а как встретишь их, может, и подружишься. Мне, милая, хуже, — тянула она уныло. — Здесь, в Бахчисарае, я одна-одинешенька. Когда в Стамбул уедешь, скучать я по тебе буду, мое сердце. Итак, моя перепелка, давай обменяемся крестиками и будем навеки сестрами. Настенька обняла пленницу и горько заплакала. Отдавая ей свой крестик, она сказала: — Кто из нас первый выйдет на свободу, пусть даст знать родственникам о горькой нашей судьбе. — Пусть будет так, дорогая, — целовала ее старшая пленница. — Я подольская, из села Кадиевки, имения магнатов князей Острожских, а зовут меня Оксана Барат; окликнешь моего родного брата Зиновия Барата, если где-нибудь его встретишь, а где он сейчас — не знаю. — Я знаю, — слушая внимательно, сказала тихо Настенька. — Ты! Боже мой… — почти простонала Оксана. — Как… откуда ты знаешь? — Он у пана Яремы Сангушко городовым казаком, а пан Ярема в Лубнах, в имении князя Вишневецкого… Пан Ярема мой жених… — плакала уже Настенька. * * * В Настенькины покои повадился ходить настоящий турок-геркулес. Он разговаривал с нею ласково, но каким-то женским голосом. Через некоторое время Настенька услышала краем уха о своей дальнейшей судьбе: она была неутешительна. Как говорила Оксана, так и произошло: хан отправлял ее в Стамбул, к самому турецкому султану. А повезет ее морем тот великан-турок, главный евнух, как говорила Оксана. Зовут его Ахмет-бей; он кроткий человек — если гаремные женщины послушны, а если нет — идет к самому султану с жалобой, тогда уже порядок наводит сам султан. — Как же султан наводит порядок? — спросила Настенька. — А так… прикажет зашить живьем в сумку, а потом в Босфор… — И весело засмеялась. Она узнала от Ахмета, что тоже поедет, чтобы развлекать Настеньку в пути. Хан очень хочет угодить султану. — Ты рассказываешь такие ужасы и еще смеешься, ну и шутки, — уколола подругу Настенька. — Какие шутки! Мне, милая, не до шуток: провожу тебя до Босфора, а потом снова в Крым, к своему хану… ![]() Стамбул. Фонтан Султана Ахмеда III А этим мешком я и не думала шутить: у тамошнего султана такие порядки, но так поступают только с непослушными. |