Онлайн книга «Роксолана. Королева Османской империи»
|
И снова молчание. Затем властным голосом султан сказал: — Она будет моей женой. Она родит мне сына такого же, как я сам. А тебя, мудрый Хусейн, назначаю реис-эфенди [2] и дарю тысячу золотых кошельков. * * * — Кто вы? Настя быстро вскакивает с канапе, взволнованная, встревоженная. Служанка быстро закрывает Настю вуалью — значит, за спиной какой-то человек. Настя пытается разглядеть того, кто вошел в ее роскошные покои. Высокий, смуглый, чернобровый человек в снежно-белой чалме. Он почтительно кланяется и произносит на ее родном языке: — Добрый вэчир, дивчино! До этого момента она полулежала на канапе, облокотившись на подушки, смотрела в огромное окно, любуясь заливом, который золотился, наливался горячей червленой медью. Восхищалась блеском минаретов и дворцов во время заката. Глядя на эту красоту, она думала об Украине, о родном Рогатине… Как в эту пору хорошо в их селе! Сияют золотые кресты на церкви. Бредет стадо. Поют соловьи. Квакают лягушки в пруду. Пахнет любистком, мятой, от пруда и темных кустов за ригой веет прохладой. И тихо, умиротворяюще звенит колокол. А мимо их забора по улице проходит в черной рясе отец Петр, ее учитель, и говорит почтительно во двор: — Добрый вечер… Нет отца Петра. С саблей в руке защищал он святую церковь, а потом и сгорел в ней. Добрый учитель, как ты радовался моим успехам, как гордился моей памятью и жаждой к книгам! Не знаешь, что твоя ученица в турецкой неволе. И в тот момент, когда Настя думала об отце Петра, она наяву услышала его голос: — Добрый вэчир, дивчино! Поэтому стремительно вскочила. Но нет, это только голос похож, а человек совсем не знаком. А может, это переодетый земляк, запорожский атаман, ее освободитель? — Кто вы? — еще раз спросила Настя. — Драгоман, переводчик. — А-а, — разочарованно произнесла Настя. — Мне приказал султан научить тебя турецкому языку. Я тоже с Украины. Иван Кочерга, из Переяслава. Хорошо знаю оба языка. — Как вы здесь оказались? Драгоман горько улыбнулся: — Двадцать лет назад попал в плен. Неволя… Был я раньше писарем, а здесь быстро изучил турецкий. И вот теперь драгоман при дворе. — Двадцать лет… А вас еще тянет в Украину? — Иногда. Как увижу кого-нибудь оттуда. Защемит, защемит сердце, и отпустит. — Но вы могли бы убежать. Вместе с другими. — Мог бы… Но зачем?.. Как оно там? А здесь у меня семья, сын, дочь. И веру я их принял… — Отурчился, обусурманился… — вспылила Настя, глядя презрительно на драгомана не замечая, что перешла на «ты». Драгоман отвел взгляд, тихо сказал: — Тебя ждет та же участь, дивчина. — Нет, — громко воскликнула Настя, и даже сквозь покрывало было видно, как гневно горят ее глаза, пылает лицо. Два евнуха-негра испуганно захлопали глазами, служанка вышла. — Я дочь казацкого священника и никогда не забуду родное село, замученной мамы и отца — славного воина; не забуду Украину и буду жить для нее. А ты… Ты хотя бы одного казака освободил из неволи? — Нет… — Иван Кочерга виновато посмотрел на девушку, затем опустил голову в белой роскошной чалме. Вздохнул. Затем усмехнулся: — Вот какие дети на Украине выросли! А я сына сначала учил украинскому языку да перестал. Он уже начал забывать мои уроки. — Он будет служить туркам? — гневно спросила Настя. — Он, наверное, уже взрослый? — Восемнадцать лет моему Али… Андрею. Али — лучший стрелок среди юношей Стамбула. — Значит, он ловко будет убивать украинцев? Твоих родственников, твоих земляков. Есть ли у тебя, оборотень, крупица совести? Драгоман подошел к окну, долго смотрел на фиолетовую гладь Золотого Рога. Неподвижно стоял Иван Кочерга из Переяслава. Хрустели его тонкие пальцы. * * * — Почему грустит моя волшебная Хюррем? — Сулейман торопливо, стремительной походкой вошел в комнату. Слуги неслышно ускользнули прочь. Султан поклонился Насте, сел возле нее, влюбленно, с нежной улыбкой смотрел на девушку.  Белисарио Джоя. «Развлечения в гареме» В этот момент он совсем не был похож на грозного завоевателя, царя царей, об одном упоминании о котором дрожали монархи всего мира. Рослый, стройный, быстрый в движениях, с моложавым смуглым лицом… Черные глаза… Залихвацкие острые усики… Борода… Сулейман напоминал простого парня, жениха, который пришел на свидание к своей суженой. Хотя он был девушке нелюб, но взгляд его — хороший, нежный, ласковый чем-то напоминал (как ни пыталась девушка избавиться от этого сравнения) взгляд одного рогатинского хлопца Семена, с которым она училась у отца Петра. Настя понимала, что чувства султана к ней искренние. И его нежная улыбка, и пылкий взгляд, и почтительность, деликатность в обращении с ней, и разумные развлечения, цирковые представления, прогулки на ялике, книги — все свидетельствовало, что Сулейман действительно влюбился в юную украинку, которая вскоре должна была стать его женой. — До сих пор я не знал, Роксолана, что такое счастье. Оно — не в завоевании государств, не в тысячах рабов, счастье мое — в твоих глазах, Роксолана, в тебе. Но мое счастье не будет полное, пока я не узнаю, что у тебя на душе. Чем помочь тебе, что гложет твое сердце, любимая? Почему такая грустная? Она уже понимала турецкий язык и могла ответить Сулейману: — Знает султан, что такое тоска по Родине? По родному селу? По Украине? Нахмурился Сулейман. Закивал головой, вздохнул. — На Троицу, в такой прекрасный Зеленый праздник, когда все село гуляло, радовалось, веселилось, когда так ласково светило солнце, залетели твои подданные. Разбойники, они убили моих отца и мать. Сожгли дом, храм, село. Вырезали невинных детей. Связали людей и со всем награбленным по-воровски бежали. Все это случилось каких-то восемь недель назад… — Что я могу сделать, чтобы унять твою боль? — с горячностью воскликнул султан. — Как успокоить твое сердце? Скажи, Роксолана, и я исполню любую твою волю, твое желание — слово султана. Настя не надеялась на такой разговор и на такую уступчивость султана, но обладая природным умом, воспитанная в образованной семье, не растерялась. После короткого раздумья девушка ответила: |