Онлайн книга «Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»»
|
– Госпожа проснулась! – подала голос Чичек. Лекарь поспешил к султанше: – Госпожа, как вы себя чувствуете? Она едва заметно улыбнулась: – Еще не поняла, но, кажется, жива. – Боль не стихла? Роксолана прислушалась к своим внутренностям. Конечно, было больно, но не невыносимо, кивнула: – Утихла. – Не шевелитесь, вам нужно лежать тихонько и пить отвары. Я боялся, что мы не справимся… – Что со мной? – Вы слишком много переживали, от этого внутри вашего желудка образовалась ранка, которая могла разъесть внутренности и истечь кровью. Но Аллах милостив, кажется, обошлось. Теперь нужно залечить эту рану отварами и настоями, чтобы она не кровоточила. И беречься. И снова потекли дни между сном и явью. Чтобы султанша не страдала от болей и не делала лишних движений, а еще больше чтобы не переживала из-за незавершенных дел, ее снова поили обезболивающими средствами и снотворным. Узнав о болезни матери, примчалась Михримах. Очнувшись, Роксолана попросила дочь об одном: – Вернись в Стамбул, не бросай дела, которые мы с тобой начали. Это лучшее, что ты можешь для меня сделать. Приезжала Гульфем, но ее и вовсе не допустили, чтобы не напоминала о пережитых неприятностях. Присылали письма с пожеланиями скорейшего выздоровления сыновья и их наложницы. Писала Хюмашах, уверяя, что у нее все хорошо. Почти каждый день прибывал гонец от султана и привозил послания, которые никто не рисковал читать, складывали стопкой у постели Роксоланы. Она видела эти письма, но не открывала, тоже не решаясь. Будь что будет, ей не хотелось ничего знать о судьбе той, что разрушила ее брак, теперь все равно, что решил султан, даже если он простил эту женщину и оставил в гареме. Сначала хотелось спросить, что с лже-принцессой, но проваливалась в сон и забывала о ней, а потом произошла встреча, многое изменившая в ее жизни. Позже Роксолана и вспомнить не могла, почему произнесла по-русски: «Береженого бог бережет», наверное, было к месту. Повторила по-турецки схожую пословицу, Заки-эфенди понял. Любопытная Чичек поинтересовалась: – Это на каком языке вы сказали, госпожа? – На русском. Заки улыбнулся: – Не забыли? Верно, человек не должен забывать язык, на котором впервые произнес «мама». – Забыла, – вздохнула Роксолана, – это случайно вырвалось. Как помнить, если больше тридцати лет ни с кем не разговаривала? – В Эскишехире священник-московит, из Иерусалима возвращается. Приходил сказать слова благодарности за имарет, в Иерусалиме построенный, и дом для паломников-христиан. У Роксоланы вдруг заблестели глаза: – Давно приходил? Может, не уехал еще? – Если не уехал – найду, – обещал лекарь. Монаха нашли и привели к Роксолане. Она не сразу смогла произнести первые слова, сидела бледная, обложенная подушками, с синяками под глазами, впалыми щеками, смотрела почти умоляюще, словно боясь, что не поймет ее речь: – Как ваше имя? Забыла слово «зовут»… Но остальное, видно, сказала правильно, он понял: – Отец Иов я, султанша. Могу не по-русски, могу на турецком говорить, ежели надо. – Нет, по-русски. Сама хочу, давно не говорила… Слова вспоминаю с… Он подсказал: – С трудом? – Да. – Султанша, вы, если что забудете, по-турецки договаривайте, а я поправлю. Дальше так и говорили на смеси двух языков. – Вы русская ли, султанша? – Русинка из Рогатина. Отец там священником был. – Ух ты! Нет, в Рогатине не бывал… А как сюда-то? – Как все – сначала в рабство, потом вот султаншей стала. А ты откуда? Они были, пожалуй, одного возраста, только он бородой укрыт, волосы седые, худой не меньше, чем Роксолана после болезни, но худоба иная – не болезненная, а сильная, жилистая. – Я-то московит, только давно дома не был. На Святой Афон ходил, там два года жил, потом три года в Константинополе, потому турецкий знаю, в Иерусалим ходил, там вас добрым словом поминают всякий день. Теперь снова в Константинополь, к патриарху Иоасафу, а в следующем году – обратно в Москву и в свой монастырь на север, к Белому озеру. – Какая она, Русь, расскажи. – Русь-то? Великий князь Иван Васильевич на царство венчался… Остановила жестом: – Про правителей я и без тебя знаю. Ты мне о Руси расскажи. Посмотрел внимательно, все понял и тихонько заговорил, даже глаза прикрыл: – Небо синее-синее… и березки белоствольные стоят… поле в желтых колосьях спелых и по окоему лес темной стеной… журавли клином с юга или на юг… а зимой снега белые, пушистые по пояс… и капель весенняя… и звон колокольный со звонницы над всем плывет… Покосился на султаншу, вспомнив, что та, верно, мусульманка уже, не стоило бы о колокольном звоне-то. А у Роксоланы по щекам катились слезы, прошептала: – Я и перекреститься не могу… креста на мне нет… Некоторое время отец Иов молча смотрел на несчастную женщину, вокруг которой все в серебре да золоте, полным-полно слуг, готовых выполнить любое желание, а вот покоя в душе нет. Потом вдруг полез под ворот рубахи, достал оттуда простой крестик на простом шнурке, поцеловал и… протянул султанше: – Коли примешь, возьми, он у Гроба Господня со мной побывал, там освящен. Роксолана дрожащими руками приняла драгоценный дар. Совсем не думала, что будет с ним делать, просто знала, что дан от души и особенно дорог. И вдруг стала тихо говорить, что ее Господь никогда не простит, она веру сменила, даже хадж совершила. – Я много о вас слышал, султанша. Не сплетни, что в Бедестане ходят, а о том, что бедняков кормите, больницы строите, школы… – Мечети, – усмехнулась Роксолана. Монах чуть помолчал, потом вздохнул: – Я так мыслю: Бог, он един для всех. Пророки только разные. Но Господь видит, кто бы каким пророкам ни молился, чем он полезен: то ли под себя все гребет, то ли людям нужен. Будь честным, не укради, помогай ближнему, не убивай, не лги… у всех одинаково. Кто честен перед совестью своей, тот и прав пред Богом. Они еще довольно долго беседовали, вернее, говорил все больше Иов, Роксолана не все понимала, но от одного тихо журчавшего голоса становилось на сердце легче и теплей. Посветлело на душе, а потому и полегчало. В комнату, где сидела султанша с необычным гостем, зашел Заки-эфенди: |