Онлайн книга «Не трогай кошку»
Стихотворение под картинкой называлось «Лабиринт»: В том фантастичном лабиринте Крита Тезея нет, и то, что в нем сокрыто, — Не чудище. В эпоху римлян тут Устроен был любви благой приют, И Критский бык не бродит тут сердито. Журчит вода, и, гроздьями обвитый, Взлетает в небо Дионис, а с ним, Пленяя взор, для красоты открытый... И так далее. Это было никуда не годное стихотворение – настолько слабое и бессмысленное, что мне показалось, в нем таится какой-то скрытый смысл. Стихи Уильяма обычно были просты и прозрачны, как оконное стекло, а эти причудливые образы слепо копировали искусство великой эпохи, которой он так восхищался. Конечно, это была избитая аллегория с греческим мифом – Крит, Тезей, Минотавр. Но при чем тут римляне? Вероятно, ни при чем. Но павильон был тайным убежищем Уильяма Эшли и построен для Джульетты. А за лабиринтом находился водослив. И я стала читать дальше. Время текло незаметно. Тишина в библиотеке, сначала помогавшая мне сосредоточиться, каким-то образом подавила меня и стала отвлекать. Ясный северный свет падал на полупустые полки, я ощутила затхлый запах запертого помещения, эхо, поджидающее в пустоте, словно намекающей на вакуум у меня в голове... Мое сознание было закрыто, не хватало присутствия... Мои усилия неотвязно вызывали в памяти евангельскую притчу о выметенном и убранном доме. «Одержимость» в любом контексте – сильное, если не сказать устрашающее, слово. Эта мысль так заслонила от меня книгу, что читать дальше было явно невозможно, и я решила, что лучше заберу ее с собой в коттедж, приготовлю что-нибудь поесть, а потом позвоню герру Готхарду и выясню, что ему сказал Джеймс. А чтение продолжу после. Я спустилась с лесенки с «Новым Ромео», положила его на стол и снова забралась наверх запереть решетку. Мое внимание привлекла одна из шекспировских полок – там на дубленой коже переплета золотом выделялось имя «Джульетта». Действительно, ценная вещь. Трудно сравнивать Шекспира с излияниями Книжника Эшли, но, чувствуя свою несправедливость к бедному Уильяму, я все же вытащила небольшой томик. Возможно, у меня мелькнула мысль о несчастных влюбленных в моем собственном развалившемся доме. Потом я закрыла решетку, а выйдя из библиотеки, заперла и ее. До Баварии я дозвонилась довольно быстро. Герр Готхард дома. Да, он сейчас подойдет. – Бриони? Как ваше здоровье? – Спасибо, в порядке, герр Готхард. Вы хорошо меня слышите? – Превосходно. Так чем могу служить? – Мне страшно неудобно опять вас беспокоить, но я хотела выяснить две вещи. Я полагаю, э-э, Джеймс звонил вам вчера вечером? – Да, звонил. Он после не связывался с вами? – Меня весь день не было дома. Я хотела узнать, что вы ему сообщили. – А! – В его голосе послышалось легкое удивление, что я звоню в Баварию, а не в Бристоль, но он продолжил со своей обычной спокойной учтивостью: – Боюсь, что большого прогресса нет. Никаких следов совершившей наезд машины, но полиция продолжает поиски. – Да, понятно. Спасибо. А он, Джеймс, не спрашивал о чем-нибудь еще? – Нет, только о несчастном случае – не нашли ли машину, нет ли каких-либо новых нитей – все те же вопросы. Извините, мне больше нечего вам сообщить. А как дела у вас? Все в порядке? – О да, спасибо, все в порядке. Да, я хотела задать вам еще один вопрос. Помните, среди папиных вещей, что вы мне передали, была серебряная шариковая ручка? – Д-да... Ах, да, конечно помню! На ней еще были его инициалы, да? – Та самая. Вы не знаете, где ее нашли? – Рядом с ним на дороге. – Это точно? Не в кармане? – Нет, я запомнил. Ее нашли позже, когда полиция вернулась осмотреть место происшествия. – Герр Готхард, – спросила я, – а не помните, вы когда-нибудь видели, чтобы он ею писал? Возникла пауза, он вспоминал. – Нет, не могу сказать, что видел. А что? Это важно? – Не уверена. Знаете, герр Готхард, здесь кое-что произошло... Если я пришлю вам фотографию, вы не покажете ее полиции и не спросите, видел ли кто-нибудь в Ваккерсберге или Бад-Тёльце этого человека? И конечно, они смогут выяснить, не брал ли он машину и все такое прочее? – Несомненно. Я услышала в его голосе внезапный интерес и оживление. Очевидно, Вальтер Готхард догадался, почему я позвонила ему в Германию, а не Джеймсу в Бристоль. – А почему вы спрашиваете, Бриони? Вы нашли какое-то свидетельство, которое выведет нас на совершившего наезд? Насколько оно надежно? – Не знаю. Вчера кое-что здесь случилось, и я задумалась... Больше я не могу сказать. Но знаете, герр Готхард... – Да? – Пожалуйста, никому не говорите об этом, кроме полиции, ладно? То есть если позвонит кто-то из Англии... – Я понял. – И можно было не сомневаться, что он в самом деле понял. Голос по телефону звучал удрученно, даже мрачно. – Можете на меня положиться. Я никому не скажу раньше времени. – Спасибо. Я вышлю фотографию прямо сейчас. – Пожалуйста. Сделаю, что смогу. – Спасибо, – сказала я. – До свидания. Я осторожно повесила трубку и резко обернулась, услышав вдруг шаги по мощеной дорожке. – Привет, Бриони! – сказал мой троюродный брат Эмори. Я почувствовала, как бледнею. Он остановился в дверях и извиняющимся тоном проговорил: – Я напугал тебя? Извини. Я думал, ты услышишь, как я иду. – Ни звука не слышала. – Я выдавила улыбку. – Ну, здравствуй, рада тебя видеть. – В самом деле? Ты так смотришь, как будто увидела привидение, и из самых жутких. – О боже, разве? – Я встала и приветливо протянула руку. – Входи, Эмори! Нагнув голову под притолокой, он шагнул в комнату, протянул руки и поцеловал меня, как раньше Джеймс в детской. – Знаешь, ты и в самом деле возник, как привидение, – сказала я, оправдываясь. – Наверное, я отвыкла от тебя и Джеймса. И ради всего святого – когда он вчера подменял тебя, на нем была та же самая рубашка и галстук, клянусь! Только не говори, что у вас и одежда общая! Это уже слишком! Наверное, я тараторила чересчур быстро, все время вспоминая, что я говорила, когда он подходил к дверям. Что он мог услышать? Эмори держался очень непринужденно и естественно – прежний очаровательный Эмори, какого я помнила, и его не портило то, что романтические писатели назвали бы налетом скрытой бессердечности, а я, знавшая его с детства, в свое время определила как «проклятое самоуверенное близнячество». Он рассмеялся: – Да, я полагаю, ты расколола его через две секунды. Но он и не пытался тебя одурачить, с тобой это никогда не проходило, а ни близнец, ни я никогда не беремся за безнадежные дела... Ну, рад видеть тебя снова! И лучше бы возвращение домой было более радостным. |