Книга Эмелис. Путь магии и сердца, страница 61 – Анна Гаврилова

— Кир!

Мольба и одновременно приказ. Только не останавливайся! Что хочешь делай, только продолжай! Этот огонь невыносимо опасен, но я согласна сгореть. Я хочу сгореть!

Губы и руки сообщника невероятно откровенны. А я, как ни странно, ни капельки стыда не испытываю. Мне нравится. Мне хочется. Мне ужасно хочется, чтобы это длилось вечно! Я кусаю губы, чтобы заглушить стоны, выгибаюсь, впиваюсь ногтями в плечи синеглазого, царапаю мощную спину.

И лишь когда Кир спускает расстёгнутое платье ниже, когда его прикосновение обжигает бедро, прихожу в себя.

Страх? Нет, хуже! Из горла вырывается стон разочарования и горький шёпот:

— Кир, я не могу…

Боевик замирает. Его дыхание шумное и прерывистое, взгляд подёрнут туманом.

— Кир, не могу! — повторяю жалобно. Тоже замираю, отчаянно кусая губы.

— Эмелис? — Голос едва узнаваем. Слишком тихий, слишком хриплый, зато взгляд проясняется. А в следующий миг с уст слетает вопрос: — Эмелис, ты… девственница?

Я мысленно сжалась и зажмурилась в придачу. Глаза открыла лишь тогда, когда сообразила — Кир даже не думает смеяться.

— Эмелис, ты…

Я кивнула.

Кивнула, чтобы услышать тихий стон и оказаться прижатой к широкой груди сообщника. В этом жесте не было ни толики того безумия, которое владело нами минуту назад.

— Прости, — выдохнул боевик, а я… снова губу закусила.

Просто… просто в среде магов всё иначе. Для магов девственность… ну если не порок, то изъян точно. В открытую об этом, конечно, не говорят, но… Сколько шпилек я вытерпела, будучи студенткой верилийской академии, одной Богине известно.

— Прости, — повторил Кир. — Я думал, ты…

Я потёрлась носом о горячую шею. Самой бы извиниться, но язык отнялся, да и слова в горле застряли.

— Я думал, твой жених…

— Рид просил, но я… но мы… — О Всевышний! Да что сказать-то?

Признаться, будто мечтаю во что бы то ни стало сберечь себя до свадьбы? Ну так неправда это. Я же магичка, мне позволено больше. Солгать, что Рид не проявлял настойчивости? А смысл? Сказать, что никогда прежде не теряла голову?.. Нет, об этом Кирстену тем более знать не нужно…

— Прости, любимая… — снова выдохнул синеглазый и отпустил. И тут же принялся натягивать на меня спущенную до пояса одежду.

Правда, это не помешало боевику снова прикоснуться к обнажённой груди. Сперва пальцами, после губами. Я не возражала, хотя теперь щёки заливал густой и очень горячий румянец.

И пусть после этого случая мы по-прежнему проводили вечера и выходные вместе, думать о совместных каникулах не приходилось. Кир… он ведь не железный, верно? Более того, ему двадцать. Он взрослый, состоявшийся мужчина, которому… Дохлый тролль! Не желаю об этом думать! О чём угодно, только не об этом!

Сессия промелькнула незаметно. Кажется, только-только началась, и уже всё, последний экзамен. Физан, кстати.

Гоблинообразный Ликси вопреки озвученным в начале года угрозам валить не пытается, даже наоборот — улыбается и подбадривает. Вот только я старания препода не ценю, намеренно тяну с ответами и едва сдерживаюсь от желания ещё парочку билетов попросить.

Почему? Очень просто. Последняя оценка в зачётном листе — начало каникул. Самых отвратительных каникул в моей жизни.

На душе скребут кошки, в сердце завывает вьюга, созвучная той, что голосит за окном. Не знаю, что угнетает сильней — предстоящее излишне близкое знакомство с местной библиотекой, разлука с Киром или осознание того, что сообщник едет туда, где слишком много охотниц за титулом. И пусть взгляд на женскую добродетель в обществе вполне однозначен… сговорчивые есть всегда.

Конечно, личная жизнь Кирстена не моего ума дело. Конечно, он против фавориток и прочих утех. Конечно, у меня нет оснований ревновать, но, дохлый тролль, я в панике. Доводы рассудка не принимаются, крики совести не слышны. Хочется разрыдаться в голос и… лицо одному брюнету расцарапать. Авансом.

— Госпожа Эмелис, — позвал Ликси. — Госпожа Эмели-ис…

Я вздрогнула и попыталась вчитаться в последний вопрос билета.

— Госпожа Эмелис, хватит. — Препод расплылся в очередной улыбке и билет отобрал. — Вы свободны. Отлично.

Снова вздрогнула и поёжилась.

— А давайте я всё-таки отвечу?

— Свободны, — повторил Ликси и размашисто вписал оценку в ведомость.

Я сникла, но спорить не стала. Поднялась, вернулась к своему столу, чтобы забрать сумку. Медленно, не скрывая мрачного настроения, проследовала до двери и вышла в коридор. И тут же угодила в крепкие объятия Кира.

— Ну как? — спросил боевик, коснулся губами ушка. — Сдала?

Я кивнула и прижалась щекой.

— А почему грустная? — поинтересовался синеглазый. — Ликси расстроил?

— Нет, — пробормотала я. Вдохнула поглубже в надежде хоть чуточку успокоить нервы, добавила: — Всё в порядке.

Сообщник хмыкнул и отпустил. Он уже забрал из гардероба мою шубку и теперь заботливо держал, ожидая, когда соизволю одеться. Я капризничать не стала — молча впихнула руки в рукава, намотала на шею поданный Киром шарф, натянула перчатки.

— На обед мы, конечно, опоздали? — Спросила просто так, для галочки.

А в ответ услышала:

— Смотря где обедать хочешь.

Я как раз шаг в сторону лестницы сделала, тут же споткнулась. Развернулась, одарила брюнета недоуменным взглядом.

— Что?

— Что? — спопугайничал он. Настиг, обвил рукой талию. И вот так, совершенно игнорируя моё недоумение, повёл к выходу из главного учебного корпуса.

Когда спустились на первый этаж и подошли к двери, я не выдержала:

— Кир, что за намёки?

— Никаких намёков, — выдержав паузу, сказал боевик. — Просьба. Одна маленькая, совершенно необременительная просьба.

Я остановилась, Киру тоже замереть пришлось. Стоять просто так мой сообщник, разумеется, не мог, поэтому опять оказалась в капкане его объятий. Да ещё под прицелом синеглазого взгляда.

— Просьба, — повторил Кирстен.

Сердце пропустило удар и тут же встрепенулось, забилось чаще. Я прекрасно поняла, о чём речь, но… несмотря на все душевные терзания, несмотря на приступы ревности, которые преследовали на протяжении последних двух недель, ответить согласием не могла.

— Кир, я…

— Пожалуйста, — перебил боевик. — Я очень прошу. Я умоляю.

Румянец, опаливший щёки, был крайне неуместным, но удержать лицо не сумела. А Кирстен воспользовался заминкой и продолжил:

— Эмелис, ты ведь понимаешь, что я не могу тебя в академии оставить. Я с ума сойду от беспокойства. К тому же что здесь делать? В библиотеке сидеть? Две недели?