Онлайн книга «Хозяин колодцев»
И что у него был шанс стать с ним вровень. Стать князем. Как странно; кто бы ему сказал восемь дней назад, что он будет сожалеть о княжьем венце, уплывшем прямо из рук… — Почему ты не боролся за победу? — спросил Звор. Юстин не знал, что ответить. Он в первый раз в жизни разговаривал с Ушастым вот так, лицом к лицу. — Уж не лошадь ли ты пожалел? — Звор чуть заметно усмехнулся. — Нет, — быстро сказал Юстин. — Конечно, нет. — А почему, как ты думаешь, хороший князь не должен жалеть лошадей? — Я не знаю, — сказал Юстин беспомощно. Звор некоторое время разглядывал его. Потом кивнул: — Пойдем… И зашагал к своей карете. Юстин тащился следом, не зная, куда себя деть, и, мельком оглядываясь, искал пути к отступлению, однако бежать было по-прежнему некуда. Звор вошел в карету (дверь открыл и опустил ступеньку слуга). Юстин замешкался. — Сюда, — сказали из бархатной полутьмы. — Иди сюда, неудачник, я тебе что-то скажу… И Юстин впервые в жизни влез в карету. Опустился на мягкое сиденье. Карета тронулась, но так легко, что Юстин почти не почувствовал толчка. Звор сидел напротив. Ветер из приоткрытого окна теребил шелковую занавеску с гербом Краснобрового. — Так почему хороший князь не должен жалеть лошадей? — снова спросил Ушастый. — А чего их жалеть? — сумрачно спросил Юстин. — Вот и неверно, — Звор потрогал мочку своего огромного уха. — Хороший князь, как и полководец, обязательно должен жалеть лошадей… Обязательно. Людей еще так-сяк, но лошадей — всенепременно. Понял? * * * На террасе бил фонтан, в чаше его цветными лепестками плавали красные и желтые рыбки. Герб Краснобрового, вышитый шелком на темной тяжелой скатерти, был во многих местах закрыт донцами тарелок, бутылок и блюд. — Завтра примешь княжение, — неторопливо говорил Ушастый. — Дела мои здесь закончены… Людей тебе оставлю. И посоветуют, и научат. Пей. Отдыхай. — Мне надо деду весточку передать, — сказал Юстин. Серебряная вилка в его руках была причудливо изогнута, и Юстин продолжал сгибать и разгибать ее, сам того не замечая. — Мне надо деду дать знать, что я живой… И что я князь. — Ты еще не князь, — Ушастый отхлебнул из кубка. — Ты завтра будешь князь. Вот тогда хоть приказ подписывай, чтобы деда твоего разыскали и с почестями доставили, хоть сам к нему поезжай… Вилку оставь. А впрочем — гни, твое право, хоть все вилки переломай здесь, твое добро, не мое… И Ушастый улыбнулся. И Юстин понял, что если сейчас не возьмет себя в руки — хлопнется в обморок, как толстяк Флор перед жабой. Он поднялся. Пошатываясь, подошел к фонтану. Перегнулся через бортик и сунул голову к рыбкам. В воде раскрыл глаза; дно фонтана было мозаичным, и на нем изображена была сцена купания толстомясых белокожих девиц. Юстин выпрямился — капельки холодной воды приятно щекотали шею, стекали за ворот новой шелковой рубашки. Он виновато оглянулся на Звора, однако Ушастый вовсе не был раздосадован Юстиновой вольностью — наоборот, улыбался. — Сделай так, — Звор щелкнул пальцами. Юстин повторил его жест. Откуда ни возьмись выскочил слуга — и с поклоном протянул Юстину полотенце. Юстин почувствовал себя человеком, проглотившим солнце. Как будто светило мягко распирает его ребра, теплый шар изнутри толкается в грудь, намереваясь взлететь во что бы то ни стало и поднять с собой Юстина. Спрятав лицо в нежный ворс княжеского полотенца, он только сейчас — спустя несколько часов — полностью осознал, что произошло с ним и что за жизнь ждет его, начиная с завтрашнего дня. Он заберет во дворец деда. И, конечно, он разыщет Аниту — и сделает ее княгиней. Он сравнялся с Ушастым Звором, на которого мечтал когда-то посмотреть хоть мельком. Правда, Звор держит свою судьбу в собственных руках, а он, Юстин, пока что просто ставленник, счастливчик, которому повезло больше других… Он проглотил слюну, будто пытаясь угомонить внутреннее солнце, загнать его ниже, в желудок. Вернулся к столу; кубок его был полон. Юстин отхлебнул и закашлялся. — Можно… спросить? — Разумеется, — кивнул Звор. — Эти… люди, — начал Юстин. — Бастарды… Арунас… Акир… Флор… Где они сейчас? Ему показалось, что огромные уши его собеседника чуть шевельнулись. — А ты как думаешь? — поинтересовался Звор. Юстин молчал. Ему сделалось страшно. Внутреннее солнце сжалось в точку и потемнело, как уголек. — Я не знаю, — проговорил он медленно. — Ну вот ты — без пяти минут князь… Где, по-твоему, они должны быть? Если мудро, по-княжески, рассудить? Как лучше для будущего, для страны? — Мудро, — Юстин опустил голову. — Если мудро… то конечно. Для будущего… Чтобы усобиц не было. Да. Но понимаете, — он вскинул на Звора умоляющие глаза, — ведь они же ни в чем не виноваты! Разве может князь казнить невинных?! Звор улыбнулся. Голубые его глаза сделались чуть темнее; Юстину показалось, что он сейчас подмигнет. — Разумеется, нет, — мягко сказал Ушастый. — Разумеется, казнить невинных — не дело… Я не ошибся в тебе, Юстин, ступай отдыхать, завтра тяжелый день… Ступай. * * * Он ночевал в княжеской спальне. И, разумеется, не мог сомкнуть глаз. Величественно ниспадали портьеры. Мерцали ночные светильники. Пахло розовым маслом, но не приторно и душно, а так — чуть-чуть. Юстин лежал на высокой постели, под шелковыми простынями, на пуховых подушках, будто на облаке. Мысли его были не мысли, а картинки. Он видел лицо Арунаса — как он теперь? Что чувствует, узнав, что удача в последний момент отвернулась? Надо будет разыскать его и взять к себе… советником? Много же кузнец насоветует. Полководцем? Но он ведь, кроме дубины, и оружия в руках не держал… Он злится на Юстина, он завидует Юстину, не надо его разыскивать, пусть себе работает в своей кузне… Под сомкнутыми Юстиновыми веками высвечивались и снова терялись в темноте фонтан с золотыми рыбками, лицо деда, когда дед узнает, что Юстин князь, лицо Аниты, когда вот здесь, в этой комнате, он обнимет ее на этих вот перинах… И он обнимал пуховую подушку, тонул в ней лицом, бормотал что-то неразборчиво даже для самого себя, катался по постели и понимал, что надо спать, надо достойно пережить эту ночь, ведь завтра — церемония, завтра Звор опустит венец на его голову и перед всей страной признает законным наследником Краснобрового, князем… Ему показалось — или пламя ночных светильников действительно заколыхалось? И откуда-то потянуло вдруг холодом, будто приоткрыли дверь в глубокий погреб? |