Онлайн книга «Хозяин колодцев»
— Не-ет!! Она едва не оглохла от собственного крика. Малиновая курточка трепыхалась уже высоко над дорогой; ушей Илазы достиг сдавленный, панический вопль. Длинное платье мешает быстро бегать. Йото, менестрель-ловелас, висел в серой паутине, болтался вниз головой, и красное лицо его сделалось малиновым, как костюм: — А-а-а! Что?! Что это?! — Я предупреждала, — сказала Илаза устало. В траве под менестрелем валялись лютня, треснувшая от удара о землю, и щегольской берет. — А-а-а! Ты?! Заманила? А-а, ведьма! Стерва! Замани-ила! Отродье!! Жди, я щас вырвуся… У меня ножик… Илаза заплакала. Менестрелев ножик через минуту звякнул о деку лютни, и вслед ему полетели крики и проклятия: — А-а-а!.. Ведьма… Освободи! Откуплюся… Ну?! Илаза вытерла глаза. Огляделась, высматривая соседние кроны; над ее головой треснул сучок. Так звонко, что даже Йото на секунду замолчал. — Не надо, — сказала Илаза шепотом. — Пожалуйста. Пожалуйста. Вы обещали… Только сейчас до нее вдруг дошло, что вокруг стоит светлый день. Недавно полдень миновал… Как?! — Уходи, Илаза. Не стоит дальше смотреть. — День, — прошептала она потерянно. — День ведь… Не ночь… Как же вы… — Днем тоже. Ты разочарована? — Как… — Уходи. Она посмотрела на молчащего Йото. На его уже пурпурное, отекшее, совершенно безумное лицо. Глаза менестреля, казалось, сейчас вылезут из орбит. Разбитая лютня в пыли… Она повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь. Ее судьба немногим лучше. Она лежала, бессмысленно следя за тенью от палочки, воткнутой в песок; потом на солнце наползла туча, и тень пропала. Илаза пошла к ручью и искупалась в ледяной воде. Менестрель, наверное, уже умер. Ей и раньше время от времени казалось, что она слышит дребезжащий голос и бренчание лютни. Теперь наваждение оказалось столь правдоподобным, что она стиснула зубы и позволила себе десяток шагов в том самом направлении. К месту, где менестрель попался. Лютня звучала. Расстроено и глухо; Илаза знала толк в музыке, Йото с его нынешним репертуаром не допустили бы ни на один приличный прием. Шаг за шагом, будто влекомая на веревке, Илаза подходила все ближе и ближе. Ей было страшно — но не идти она не могла; скоро к лютне присоединился и голос — тоже глухой, сдавленный и одновременно надтреснутый: — Твои власы, подобно водопаду, Спадают на атласовую спину, И два холма — два спереди, два сзади Их струи принимают на себя… Певец закашлялся. Лютня в последний бренькнула и замолчала; Илаза слышала, как Йото умоляюще бормочет: — Тут слова-то… забыл я слова, сейчас забыл… Помнил. Забыл… сейчас вспомню… Что-то сказал другой голос, от которого у Илазы по спине забегали мурашки. — Н-нет, — вскинулся Йото. — Не имеется в виду, что она горбатая… имеются в виду прекрасные ягодицы, которые также выступают, подобно холмам, но с другой стороны и ниже! Илаза сдержала истерический смех. Игар — тот бы не утерпел. По земле бы катался от нервного хохота… Она осмелилась подойти еще ближе. Разросшиеся кусты скрывали ее от Йото; она же увидела наконец менестреля, сидящего на дороге. Весь облепленный паутиной, он похож был теперь на выловленного в подполе мышонка — несмотря даже на то, что грязный берет снова был залихватски сдвинут на ухо: — Сейчас… — бормотал он, пытаясь подстроить свой безнадежно испорченный инструмент. — Новая песня, еще только до половины сочиненная… Но никто не слыхал еще… господин… вы первый… А вдруг он его не убьет, подумала Илаза. Попугает, послушает песенки… Как свидетель Йото ничего не стоит — никто не поверит его россказням про ужасного паука в лесу… Собственно, они свидетелей не боится. Отряд Карена — полным-полно свидетелей, и кто-то, кажется, даже успел ускакать… Или не успел. Илаза прислонилась к стволу. Йото завел новую песню — вполне милозвучную, если не считать ломающийся от страха голос и треснувшую лютню; постепенно вдохновение преобразило менестреля настолько, что и песня, и лицо его оказались вдруг вполне благородными и даже красивыми: — Солнцегрудая дева, Луннолицая дева, Я приду на закате, Я уйду на рассвете, Виноградные листья, Разогретые камни, Душный запах магнолий, Лунный свет на балконе… Илаза повернулась и тихо, чтобы не помешать, пошла прочь. Надежда становилась все крепче: он не убьет менестреля. Пощадит. Пощадит… …Крик Йото остановил ее в нескольких сотнях шагов. Менестрель крикнул еще раз — и затих. Она постояла, кусая губы, машинально вытирая о платье мокрые ладони; потом повернулась и пошла обратно — хоть с каждым шагом все сильнее было желание бежать отсюда прочь. Йото не было на прежнем месте. Он снова висел, спеленутый серыми покрывалами, а лютня снова валялась на земле — две струны были оборваны и закручивались красивыми спиралями. — Нет… — просипел Йото еле слышно. — Так не надо… — Я и не собираюсь — так. Так — это для очень плохих людей… Для солдат-наемников, которые согласны убивать за деньги. Когда они парализованы, разлагающий яд действует медленно… Кровь становится уже не кровью, а совсем другой жидкостью. А тело… — Не надо, — Йото был бледен. В наступающих сумерках его прежде красное лицо выделялось, будто измазанное известью. — Не… надо… — С тобой я этого не сделаю. Не бойся. — Спа… асибо… — Я лишу тебя сознания. Ты и не поймешь, что умираешь. — Не-е… — Закрой глаза. Это будет легко и приятно. — Не-е-е… — Закрой. Не бойся. Ну?.. Илаза кинулась бежать. Она спотыкалась и падала. Она вконец изорвала подол; она в кровь расцарапала лицо и руки, а добравшись до ручья, упала ничком и зашлась, захлебнулась сухими рыданиями. Сухими, потому что слез почему-то не было. Не шли. Его появление было болезненным, как удар. — Все? — спросила она, не поднимаясь. — Все, — удовлетворенно отозвалась темнота над ее головой. — Изувер, — сказала она, удивляясь собственным словам. — Изувер, мучитель… Зверь до такого не додумается. Ты не зверь. Темнота хохотнула: — Нет, конечно. — Палач… никакой палач до такого не додумается. И не человек тоже. — Нет. |