Книга Маледикт, страница 100 – Лейн Робинс

Ани снизилась, и тогда кучер рванул вожжи. Перепуганная четверка пустилась дробной рысью. Кучер побледнел. Гвардейцы бестолково пришпоривали своих лошадей.

— Она там! — завопил кучер, и голос его взвился к небесам, точно молитва.

Ани нежилась в этом крике — Она даже спустилась еще чуть-чуть. Гвардейцы глазели на дорогу, на небо, на деревья по сторонам; один лишь Данталион не сводил глаз с самого главного — с кареты. Он подъехал почти вплотную к карете, видимо, хотел соскочить с коня и перебраться внутрь. Но тут вдруг кучер щелкнул вожжами, хлестнул кнутом и пустил лошадей испуганным галопом, и пальцы Данталиона схватились не за дверцу кареты, а за воздух.

На миг всё смешалось — гвардейцы, застигнутые врасплох, поводья, стремена, копыта; но вот эскорт опомнился и бросился за каретой, дребезжавшей по булыжнику. Данталион на порядок опережал гвардейцев; он уже почти настиг экипаж, когда Ани распахнула крылья, распространяя зловонье полей, усеянных мертвечиной, и приторный запах гниющей могилы. Лошади попятились и захрапели. Двое гвардейцев не усидели в седлах, упав же, благоразумно откатились подальше от обезумевших коней.

Данталион грубо заставил своего гнедого подчиниться, но замешкался: карета с грохотом летела прочь, унося с собой крики Амаранты. Кучер все продолжал в ужасе оглядываться, веря, что лошади не собьются с дороги. Копыта выбивали такт неистово колотящегося сердца.

Ее перья рассекали воздух, Она настигла и опередила карету. Голова кучера мотнулась, точно на шарнирах, рот безвольно открылся. Она кружила, вздымалась в небо и возвращалась к карете. Запрокинутое лицо кучера казалось призрачным; он что-то бессвязно бормотал, глядя в небо пустыми глазами.

Тут кучер резко дернул вожжи; раздался треск натянутой кожи. Лягаясь, вытянув морды в хлопьях пены, лошади стали. Карета накренилась влево, медленно сползла в грязь; сломанные колеса вдавились в эмаль и позолоту и наконец перестали крутиться. Кучер, выброшенный на дорогу, всхлипнул: «Ани». И Она поглотила его молитву, его преклонение.

Наконец карету нагнал Данталион; его губы яростно сжались. Он спешился, привязал взмыленного коня к обломкам кареты и кое-как приподнял перекошенную дверь. Амаранта лежала, устремив взгляд к потолку и обнимая свой огромный живот. Данталион опустился на колени…

— Мэл?

Голос отвлек Ее, и изображение заколебалось. Сильные руки схватили Ее и потащили прочь; Ее перья стали уменьшаться в размерах, взгляд померк. Она сопротивлялась.

— Тише, Мэл, — проговорил Джилли в самое ухо. — Или мы сейчас скатимся с лестницы.

Маледикт протер глаза и попытался собрать фрагменты воедино. Равномерное чередование взмахов и ударов было не биением крыльев, а вздымающейся грудью Джилли под его щекой; покачивание, так походившее на полет — всего лишь медленным подъемом Джилли с Маледиктом на руках по лестнице. И вовсе это не разломанные колеса трещали, а ножны Маледикта цеплялись за резные перила.

— Опусти меня.

— Еще две ступеньки, — проговорил Джилли, лишь крепче обнимая юношу.

Маледикт напрягся, смущенный такой близостью Джилли, осознанием необходимости хранить свои тайны. Он понимал, что в любую секунду может появиться Янус, но собственная слабость побудила его обвить руками шею друга.

На верхней ступени Джилли отпустил Маледикта, терпеливо выждал, пока тот восстановит равновесие, и лишь потом сделал шаг назад. И все это время он избегал смотреть в глаза юноше.

— Ну, теперь ты в порядке? Тебя больше не трясет.

— Да, мне лучше, — сказал Маледикт.

— Я думал, ты не подвержен действию ядов.

— Я же не мертв, верно? — прокаркал Маледикт. В горле у него першило, как будто оно хотело выговорить чужие слова, завершить победный вопль Ани.

Джилли кивнул, взгляд его метнулся вниз по лестнице, в холл.

— Спасибо, Джилли. — Маледикт погладил друга по щеке.

Джилли поморщился от прикосновения его пальцев.

— Сегодня ночью меня не будет, — сказал он.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Маледикт.

— Нет, — отозвался Джилли. — Сегодня я убил человека. Ты едва не отравился сам, и всю обратную дорогу я слушал, как твоим голосом победно распевала Ани. Все, чего я хочу, — это оказаться где-нибудь подальше от смерти. Я знаю, что Лизетта не станет просить меня убить кого-нибудь.

— Джилли, — проговорил Маледикт, — не надо…

— Что не надо? Чувствовать себя виноватым? Или видеть во сне кучера, Амаранту, младенца? У меня уже и так голова забита Ворнатти, Критосом, убийцей — человеком Лава, беднягой Роучем.

— Ты нужен мне, — сказал Маледикт. — Ты сам признал, что иначе нельзя. Я же не просил тебя убивать его.

Джилли вздохнул.

— Знаю. Но сегодня вечером я убил не ради тебя, не ради твоей защиты. Сегодня вечером я убил, чтобы расчистить дорогу Янусу. А у меня нет причин становиться, подобно тебе, орудием в его руках.

Маледикт оттолкнул друга. Отчаянье в его душе сменилось чем-то более сильным, горячим, чем-то более приятным. Джилли отпрянул назад, споткнулся, оступился и упал. Пролетев несколько ступеней, он успел схватиться за перила. С трудом поднялся, взглянул на Маледикта.

Юноша учащенно дышал, мечтая о драке. Хотя бы в чем-то он мог победить. Прежде ему было достаточно слов, чтобы управлять Джилли; но теперь он не находил нужных доводов, — все смешалось под ударами черных крыльев.

— И ты волновался, что Ани навредит мне, — проговорил Джилли. — Ведь это все ты сам.

— Джилли, — едва слышно произнес Маледикт — его душила ярость.

— Подумай, чего ты хочешь, и что тебе нужно от меня. Я не стану убивать ради Януса. Если тебе нужно это, ищи себе другого союзника.

— Нет, — сказал Маледикт. Он протянул Джилли руку, но тот уже отвернулся и сбежал вниз по лестнице. Дверь с грохотом захлопнулась.

Руки юноши сжались в кулаки. Джилли просто ничего не понимает. Он, Маледикт, извинится, объяснит, что это близость цели сделала его вспыльчивым; он пообещает (как уже обещал), что Джилли не придется убивать ради него. И на сей раз он проследит, чтобы так и было. Если Джилли вернется. Если для его честности кровь на руках не станет неподъемной ношей.

В свете лампы мелькнули светлые волосы, и у Маледикта перехватило дух.

— Джилли?

— Нет, — ответил Янус. — Что ты делаешь на лестнице? Спускайся, давай переждем ночь и поприветствуем вести о смерти утром.

Маледикт протянул руку, и Янус рывком поднял его на ноги. Поцеловал в висок, прогоняя плохое настроение, злость и страх за Джилли.

— Что Арису было от тебя нужно?

— Ничего, — ответил Маледикт и вдруг рассмеялся. — Он попросил меня не появляться при дворе, пока Амаранта беременна.