Онлайн книга «Большая игра. Прошедшее повелительное»
– Мой отец говорил: «Не говори о вере, покажи ее». – Вы отказываетесь отвечать на вопрос? – Я ответил на вопрос. – Какое это-то имеет отношение к смерти Волынки? – Меня учили, что ценятся не слова, а поступки. Отец считал, что оголтелые, нетерпимые миссионеры вроде моего дяди Роланда нанесли непоправимый ущерб несчетному количеству людей, навязывая им чужие нормы ценностей и веры. В результате эти люди оказались в смятении. От их племенных обычаев ничего не осталось, а то, что предлагалось взамен, не понималось ими. Он считал… «Может быть использовано в качестве свидетельства…» Даже если Лизердейл и отличается широтой взглядов и терпимостью – доказательств чего до сих пор не было, – в любом нормальном английском жюри присяжных всегда найдется пара догматичных христиан. Эдвард глубоко вздохнул, проклиная себя за глупость: опять не уследил за языком. – Отец считал, что человек должен делать свою жизнь примером для других, для себя и для того бога – или богов, – в которого он верит. Надеюсь, вы не хотите проповеди, не так ли, инспектор? – И это спровоцировало вас на метание миски? Еще один крученый! – Он оскорблял моего отца. – Эдвард решил занести эти слова в протокол. – Он обвинял его в поклонении Дьяволу. – Попробуйте-ка вынести это на суд двенадцати честных людей и закона! – Именно такими словами – «поклонение дьяволу»? – Примерно такими. А как бы вы реагировали, если кто-то… – Мы интересуемся вашими реакциями, сэр. Вы всегда становитесь буйным, когда кто-то делает неуважительное замечание о вашем отце? – Я не помню никого другого, способного на подобную бестактность. По мере продолжения допроса западный говор Лизердейла становился все более протяжным. Интересно, подумал Эдвард, так ли выделяется его поставленное в школе произношение? Он попытался справиться с этим, но подобные попытки съедали драгоценные мозговые клетки, так необходимые ему для ответов. Он понял, что по каким-то причинам полицейский невзлюбил его и наслаждается его промахами. – Что заставило вашего дядю выдвинуть такое обвинение? Эдвард потер затекшую шею. – Спросите его. Я не в силах понять ход мыслей своего дяди. – В молодости он и сам был миссионером. – Да, я знаю. – Где вы родились, мистер Экзетер? Какое это имеет отношение к смерти Волынки? – В Британской Восточной Африке. В Кении. Вопросы лягушками прыгали с темы на тему: Кения, Фэллоу, Грейндж. Каждый раз, когда Эдвард отвечал вопросом на вопрос, Лизердейл менял тему и подходил к нему с другой стороны. Что за гадостью они красят здесь потолки! – А как ваш отец относился к миссионерам в Ньягате? – Понятия не имею. Мне едва исполнилось двенадцать, когда я уехал оттуда. Мне едва исполнилось двенадцать, когда я последний раз говорил с отцом. Мальчики в этом возрасте редко считают родителей смертными, не говоря уже о расспросах на эту тему. – Раньше вы говорили несколько иначе. – Верно, – согласился Эдвард, злясь на себя. – Я помню, что он говорил мне насчет миссионеров, но не знаю, как он с ними поступал на деле. Я помню, как к нам на пост приезжали миссионеры и встречали хороший прием. – Можете вы назвать кого-то из них? – Нет. Это было так давно… – А преподобный доктор Экзетер приходится братом вашему отцу? – Приходился братом. Мой отец погиб, когда мне было шестнадцать. Лизердейл подкрутил ус. – Приходился вашему отцу младшим братом? – Вовсе нет! Он гораздо старше. – Есть ли у вас доказательства, мистер Экзетер? – Я довольно хорошо знаю обоих. – А документальные свидетельства? Эдвард недоуменно посмотрел на него: – Сэр, какое это имеет отношение к расследованию? – Будьте добры, отвечайте на поставленный вопрос. – Я полагаю, что возраст отца записан в моем свидетельстве о рождении. Боюсь, я редко перечитываю свое свидетельство о рождении. Манеры! Он начинает огрызаться. Ему показалось или в глазах Лизердейла действительно вспыхнул огонек? Он сидит против света, так что трудно сказать наверняка. – Когда британский подданный рождается в колониях, кто заполняет свидетельство о рождении? – Полагаю, администратор округа. – Значит, ваше свидетельство о рождении заполнено рукой вашего отца? – Возможно. Обязательно посмотрю, когда выпишусь из больницы. – Я спрашивал вас о возрасте вашего отца. У вас имеются доказательства вашей точки зрения непосредственно здесь, под рукой – ну, например, фотография? Что за наглость! Лицемер чертов! Этот наглец рылся у Эдварда в кошельке, пока он лежал без сознания! Желание встать и одернуть его казалось просто неодолимым. – У меня есть фотография. – Не будете ли вы любезны показать ее? Кипя гневом, Эдвард открыл тумбочку и достал кошелек. – Только, пожалуйста, осторожнее. Она хрупкая, а это единственная сохранившаяся фотография моих родителей. Лизердейл почти не смотрел на снимок. – На ней ваши родители сняты в Африке? – Да. Ее сделал кто-то из гостивших у нас и прислал ее нам еще до моего отъезда. – Так когда она была сделана? Куда клонит этот хитрый дьявол? – В тысяча девятьсот восьмом. Мне тогда было одиннадцать, почти двенадцать. – И как по-вашему, сколько лет мужчине на фотографии, сэр? Не выпуская фотографии из рук, Лизердейл дал ее Эдварду, чтобы тот мог посмотреть. – Около сорока, полагаю. Никак не пятьдесят. И наверняка больше тридцати. Изображение и без того не отличалось четкостью, а за шесть лет в кошельке карточка основательно вытерлась, словно группа на веранде стояла в густом тумане. Лицо его матери закрыла тень. Вот он сам стоит перед родителями, застенчиво улыбаясь, рука отца покоится на его плече. – Ваш отец – Камерон Экзетер, сын Орейса Экзетера и миссис Экзетер, в девичестве Мариан Камерон из Уолд-Холла, Вертинг, графство Суррей? Эдвард плавал, и еще как. Ему даже показалось, что кровать под ним покачивается. Это похуже экзамена по геометрии. «Докажите, что треугольник А-Дэ-Цэ подобен треугольнику Дэ-Цэ-Ка…» – Кажется, да. Я не знаю точно, где они жили, кроме того, что это было где-то в Суррее. Я даже имен их точно Не помню. Лизердейл кивнул, словно ловушка захлопнулась. |