Онлайн книга «Триумфальная арка»
|
Равик выпил коньяку. – Вебер, случалось ли вам хоть раз получать благодарность от пациентов, которым вы ничем не смогли помочь? – Еще бы. И не один раз. – И они верили вам во всем? – Разумеется. – А вы что при этом чувствовали? – Облегчение, – все более изумляясь, ответил Вебер. – Большое облегчение. – А мне от этого жить тошно. Будто я обманул кого-то. Вебер рассмеялся и отставил бутылку в сторону. – Да, тошно… – повторил Равик. – Впервые я обнаруживаю в вас нечто человеческое, – сказала Эжени. – Если, конечно, не обращать внимания на вашу манеру выражаться. – Вы здесь не для того, чтобы делать открытия, Эжени. Вы больничная сестра, о чем вы часто забываете! – оборвал ее Вебер. – Итак, все в порядке, Равик? – Да, пока, во всяком случае. – Отлично. Сегодня утром она сказала сестре, что, как только выздоровеет, отправится в Италию. Вот мы и избавимся от нее. – Вебер с удовлетворением потер руки. – А там пусть ею занимаются итальянские врачи. Не люблю, когда у меня в клинике кто-нибудь умирает. Это всегда подрывает реноме. Равик позвонил у входа в квартиру акушерки. Ждать пришлось довольно долго. Наконец ему открыл мужчина с лицом, густо заросшим черной щетиной. Увидев Равика, он придержал дверь. – Вам чего? – пробурчал он. – Я хотел бы поговорить с мадам Буше. – Она занята. – Не важно. Могу подождать. Небритый человек хотел было закрыть дверь. – Если нельзя подождать, согласен через четверть часа зайти снова, – сказал Равик. – Но уже не один, а с неким лицом, которое она примет при любых обстоятельствах. Небритый злобно уставился на него. – Что это значит? Что вам надо? – Я уже сказал. Хочу поговорить с мадам Буше. Человек задумался. – Подождите, – сказал он и захлопнул дверь. Равик оглядел обшарпанную, выкрашенную коричневой краской дверь, жестяной ящик для писем и круглую эмалированную табличку с фамилией. Сколько горя и страха прошло через эту дверь! И все из-за нескольких бессмысленных законов, вынуждавших женщин обращаться не к врачам, а к коновалам. Разве благодаря этим законам удалось сохранить хоть одного ребенка? Женщина, не желающая рожать, всегда находит способ обойти закон. А что в конце концов получается? Тысячи женщин ежедневно губят свое здоровье. Дверь снова отворилась. – Вы из полиции? – спросил небритый. – Если бы я служил в полиции, то не стал бы так долго дожидаться за дверью. – Проходите. Небритый провел Равика по темному коридору в комнату, до отказа заставленную мебелью. Плюшевый диван, несколько позолоченных стульев, поддельный обюссонский ковер, декоративные шкафчики орехового дерева, на стенах эстампы в пасторальном стиле. Перед окном на металлической подставке клетка с канарейкой. Повсюду, где только было место, виднелись фарфоровые статуэтки и посуда. Появилась мадам Буше. Ее непомерно толстое тело облегало кимоно отнюдь не первой свежести. Не женщина – чудовище. Но лицо ее было гладким и даже миловидным, если бы не беспокойно бегавшие глаза. – Что вам угодно, мсье? – деловито спросила она. Равик встал. – Я пришел от Люсьенны Мартинэ. Вы сделали ей аборт. – Чушь! – сразу же ответила женщина. Она держалась совершенно спокойно. – Не знаю я никакой Люсьенны Мартинэ и не делаю никаких абортов. Видимо, вы ошиблись или были введены в заблуждение. Казалось, она считает вопрос исчерпанным и вот-вот уйдет. Но она не уходила. Равик ждал. Она снова обернулась к нему. – У вас еще что-нибудь? – спросила Буше. – Аборт оказался неудачным. У девушки было тяжелое кровотечение, она едва не умерла. Пришлось сделать операцию. Я оперировал ее. – Ложь! – внезапно зашипела Буше. – Все ложь! Подлюги проклятые. Сами черт знает что себе делают, а потом норовят еще и других втянуть. Я ей покажу! Проклятые подлюги! Мой адвокат все уладит. Меня здесь все знают, я всегда аккуратно плачу налоги. Хотелось бы посмотреть, как эта наглая тварь, эта потаскушка… Равик изумленно смотрел на Буше. Взрыв ярости совершенно не отразился на ее лице. Оно по-прежнему оставалось гладким и миловидным, только рот округлился и выплевывал слова, точно пулемет. – Девушка просит не так уж много, – прервал он акушерку. – Всего-навсего хочет получить свои деньги обратно. Буше расхохоталась. – Деньги? Обратно? Разве я что-нибудь от нее получала? Когда это было? А расписка у нее есть? – Конечно, нет. Не станете же вы выдавать расписки. – Да я и в глаза ее не видела. Кто ей поверит? – Поверят. Есть свидетели. Ее оперировали в клинике доктора Вебера. Осмотр дал совершенно ясную картину. Составлен протокол. – Составьте хоть тысячу протоколов! Кто подтвердит, что я хоть пальцем прикоснулась к ней? Клиника! Доктор Вебер! Со смеху помрешь! Ле – чить этакую тварь в шикарной клинике! Делать вам больше нечего, что ли? – Напротив, дел у нас предостаточно. Послушайте. Девушка уплатила вам триста франков. Она может предъявить иск за увечье… Дверь растворилась. Вошел человек с лицом, заросшим щетиной. – Что случилось, Адель? – Ничего. Подумать только! Иск! Пускай подает в суд – сама же и сядет. Ее посадят первую, как пить дать. Придется же ей сознаться, что сделала аборт. Но попробуй-ка докажи, что это я… Не выйдет! Мужчина с черным от щетины лицом промычал что-то невразумительное. – Помолчи, Роже! – сказала мадам Буше. – Ступай отсюда! – Брюнье пришел. – Ну и что с того? Пусть подождет. Ты ведь знаешь… Роже кивнул и исчез. Вместе с ним исчез и сильный запах коньяка. Равик потянул носом. – Старый коньяк, – сказал он. – По меньшей мере тридцати, а то и сорокалетней выдержки. Блажен человек, который уже днем пьет такой коньяк. С минуту мадам Буше остолбенело глядела на него. Затем медленно произнесла: – Верно. Хотите рюмочку? – Почему бы и нет? Несмотря на свою тучность, она поразительно быстро и бесшумно подошла к двери. – Роже! В дверях появилось все то же заросшее черной щетиной лицо. – Опять лакал дорогой коньяк? Не ври – от тебя несет! Принеси бутылку! Не возражай! Неси! |