Онлайн книга «Триумфальная арка»
|
– Где кальвадос? – На столе. Я принесу. Не вставай. Она принесла бутылку и рюмку и поставила их на пол среди цветов. – Знаю, ты меня не любишь, – сказала она. – В таком случае, ты знаешь больше меня. Она взглянула на него. – Ты будешь меня любить. – Буду. Выпьем за любовь. – Погоди. Она наполнила рюмку и выпила. Затем снова налила и протянула ему. Он выпил не сразу. Все это неправда, подумал он. Полусон в увядающей ночи. Слова, сказанные в темноте, – разве они могут быть правдой? Для настоящих слов нужен яркий свет. – Откуда ты все это знаешь? – Оттого что люблю тебя. Как она обращается с этим словом, подумал Равик. Совсем не думая, как с пустым сосудом. Наполняет его чем придется и затем называет любовью. Чем только не наполняли этот сосуд! Страхом одиночества, предвкушением другого «я», чрезмерным чувством собственного достоинства. Зыбкое отражение действительности в зеркале фантазии! Но кому удалось постичь самую суть? Разве то, что я сказал о старости вдвоем, не величайшая глупость? И разве при всей своей бездумности она не ближе к истине, чем я? Зачем я сижу здесь зимней ночью, в антракте между двумя войнами, и сыплю прописными истинами, точно школьный наставник? Зачем сопротивляюсь, вместо того чтобы очертя голову ринуться в омут, – пусть ни во что и не веря? – Почему ты сопротивляешься? – спросила Жоан. – Что ты сказала? – Почему ты сопротивляешься? – повторила она. – Я не сопротивляюсь… Да и к чему мне сопротивляться? – Не знаю. Что-то в тебе закрыто наглухо, никого и ничего ты не хочешь впустить. – Иди сюда, – сказал Равик. – Дай мне еще выпить. – Я счастлива и хочу, чтобы ты тоже был счастлив. Я безмерно счастлива. Ты, и только ты у меня в мыслях, когда я просыпаюсь и когда засыпаю. Другого я ничего не знаю. Я думаю о нас обоих, и в голове у меня словно серебряные коло – кольчики звенят… А иной раз – будто скрипка играет… Улицы полны нами, словно музыкой… Иногда в эту музыку врываются людские голоса, перед глазами проносится картина, словно кадр из фильма… Но музыка звучит… Звучит постоянно… Всего несколько недель назад ты была несчастна, подумал Равик. И не знала меня. Легко же тебе дается счастье. Он выпил кальвадос. – И часто ты бывала счастлива? – спросил он. – Нет, не очень. – Ну, а все-таки? Когда в последний раз у тебя в голове звенели серебряные колокольчики? – Зачем ты спрашиваешь? – Просто так, чтобы о чем-нибудь спросить. – Не помню. И не хочу вспоминать. Тогда все было по-другому. – Всегда все бывает по-другому. Она улыбнулась ему. Ее лицо было светлым и открытым, как цветок с редкими лепестками, который раскрывается, ничего не тая. – Это было два года назад, в Милане… – сказала она, – и продолжалось недолго… – Ты была тогда одна? – Нет. С другим. А он был очень несчастен, ревнив и ничего не понимал. – Конечно, не понимал. – Ты бы все понял. А он устраивал жуткие сцены. – Она взяла с дивана подушку, положила за спину и устроилась поудобнее. – Он ругался. Называл меня проституткой, предательницей, неблагодарной. И все это была неправда. Я не изменяла ему, пока любила. А он не понимал, что я его больше не люблю. – Этого никто никогда не понимает. – Нет, ты бы понял. Но тебя я буду любить всегда. Ты другой, и все у нас с тобой по-другому. Он хотел меня убить. – Она рассмеялась. – В таком положении они всегда грозятся убить. Через несколько месяцев другой тоже хотел меня убить. Но никто никогда этого не делает. А вот ты никогда не захочешь меня убить. – Разве что с помощью кальвадоса, – сказал Равик. – Дай-ка бутылку. Слава тебе, Господи, наконец-то мы заговорили по-человечески. Несколько минут назад я изрядно струсил. – Оттого что я тебя люблю? – Незачем начинать все сначала. Это вроде прогулки в фижмах и парике. Мы вместе, надолго ли, нет ли – кто знает? Мы вместе, и этого достаточно. К чему нам всякие церемонии? – «Надолго ли, нет ли…» – мне это не нравится. Однако все это только слова. Ты не бросишь меня. Впрочем, и это только слова, сам знаешь. – Безусловно. Тебя когда-нибудь бросал человек, которого ты любила? – Да. – Она взглянула на него. – Один из двух всегда бросает другого. Весь вопрос в том, кто кого опередит. – И что же ты делала? – Все! – Она взяла у него рюмку и допила остаток. – Все! Но ничто не помогало. Я была невероятно несчастна. – И долго? – С неделю. – Не так уж долго. – Это целая вечность, если ты по-настоящему несчастен. Я была настолько несчастна – вся, полностью, что через неделю мое горе иссякло. Несчастны были мои волосы, мое тело, моя кровать, даже мои платья. Я была до того полна горя, что весь мир перестал для меня существовать. А когда ничего больше не существует, несчастье перестает быть несчастьем. Ведь нет ничего, с чем можно его сравнить. И остается одна опустошенность. А потом все проходит и постепенно оживаешь. Она поцеловала его руку. Он почувствовал ее мягкие, осторожные губы. – О чем ты думаешь? – спросила она. – Так, ни о чем особенном, – ответил он. – Думаю, например, о том, что ты невинна душой, как дикарка. Испорчена до мозга костей и ничуть не испорчена. Это очень опасно для других. Дай рюмку. Выпьем за моего друга Морозова, знатока человеческих сердец. – Я не люблю Морозова. Нельзя ли выпить за кого-нибудь другого? – Разумеется, ты не любишь Морозова. Ведь у него верный глаз. Тогда выпьем за тебя. – За меня? – Да, за тебя. – Я не опасна, – сказала Жоан. – Мне самой грозит опасность, но я не опасна. – Ты не можешь думать иначе, и это в порядке вещей. С тобой никогда ничего не случится. Салют! – Салют. Но ты меня не понимаешь. – А понимают ли люди вообще друг друга? Отсюда все недоразумения на свете. Дай-ка бутылку. – Ты так много пьешь! Зачем тебе столько пить? – Жоан, – сказал Равик. – Настанет день, и ты скажешь: «Слишком много». «Ты слишком много пьешь», – скажешь ты, искренне желая мне добра. В действительности, сама того не сознавая, ты захочешь отрезать мне все пути в некую область, не подчиненную тебе. Салют! Сегодня у нас праздник. Мы доблестно избежали патетики, грозной тучей надвинувшейся на нас. Убили ее той же патетикой. Салют! |