Онлайн книга «Триумфальная арка»
|
– Почему? – Покой хорош, когда ты сам спокоен. Только тогда. – Разве я спокойна? – По крайней мере, вы знаете, чего хотите. А это почти одно и то же. – А вы разве не знаете, чего хотите? – Я вообще ничего не хочу. Кэт не спеша застегивала пальто. – Так что же это у меня, Равик? Счастье или отчаяние? Он нетерпеливо улыбнулся. – Вероятно, и то и другое. Так бывает часто. Об этом не следует слишком много размышлять. – Что же тогда следует? – Радоваться. Она с недоумением посмотрела на него. – А можно радоваться одной? – Нет. Для этого всегда нужен еще кто-то. Он помолчал. К чему я все это говорю? – подумал он. Вялая предотъездная болтовня. Обычная неловкость перед расставанием. Постные проповеди. – Я говорю не о том маленьком счастье, о котором вы как-то упоминали, – сказал он. – Такое расцветает везде, как фиалки вокруг сгоревшего дома. Дело в другом: кто ничего не ждет, никогда не будет разочарован. Вот хорошее правило жизни. Тогда все, что придет потом, покажется вам приятной неожиданностью. – Это неверно, – возразила Кэт. – Так кажется, лишь когда ты болен. А встанешь, начнешь ходить – и думаешь совсем по-другому. Хочется большего. Ее лицо было освещено косым лучом света, падавшим из окна. Глаза оставались в тени, и только рот одиноким цветком расцветал на фоне бледных щек. – Есть у вас врач во Флоренции? – спросил Равик. – Нет. А разве мне нужен врач? – Может понадобиться. Мало ли что бывает. Я буду чувствовать себя спокойнее, зная, что у вас есть врач. – Я ведь совсем поправилась. А если что случится – вернусь в Париж. – Конечно. Это всего лишь предосторожность. Во Флоренции есть хороший врач – профессор Фиола. Запомните? Фиола. – Забуду. Да это и не важно, Равик. – Я ему напишу. Он позаботится о вас. – Но зачем же? Я совсем здорова. – Профессиональная осторожность, Кэт. Только и всего. Я напишу ему, он вам позвонит. – Как хотите. – Она взяла сумку. – Прощайте, Равик. Я ухожу. Может быть, из Флоренции поеду прямо в Канн, а оттуда – в Нью-Йорк на «Конте ди Савойя». Если вам случится попасть в Америку, разыщите там сельский дом и в нем женщину с мужем, детьми, лошадьми и собаками. Кэт Хэгстрем, которую вы знали, я оставлю здесь. Ее могилка в «Шехерезаде». Будете там – помяните меня, выпейте рюмочку… – Хорошо. Водки? – Да, водки. Она с нерешительным видом стояла в полутемной комнате. Свет падал теперь на одну из фотографий Шартрского собора. Главный алтарь и распятие. – Странно, – сказала она. – Мне бы радоваться… А я не радуюсь… – Так бывает всегда при расставании, Кэт. Даже когда расстаешься с отчаянием. Она стояла перед ним, полная трепетной жизни, решившаяся на что-то и чуть печальная. – Самое правильное при расставании – уйти, – сказал Равик. – Пойдемте, я провожу вас. – Пойдемте. Воздух на улице был теплым и влажным. Небо раскаленным железом нависло над крышами. – Сейчас я вам найду такси, Кэт. – Не надо. Мне хочется пройтись до угла. Там и сяду. Я будто впервые в жизни вышла на улицу. – Ну и как? – Воздух меня пьянит, как вино. – Не взять ли все же такси? – Нет. Я пройдусь пешком. – Она посмотрела на мокрую улицу и рассмеялась. – В каком-то уголке сознания все еще живет страх. Так и должно быть? – Да, так и должно быть. – Прощайте, Равик. – Прощайте, Кэт. Она постояла еще секунду, словно хотела что-то сказать. Потом, стройная и гибкая, осторожно спустилась по ступенькам и пошла по улице навстречу фиолетовому вечеру и своей гибели. Она не оглянулась. Равик вернулся в клинику. Проходя мимо комнаты, где раньше лежала Кэт, он услышал музыку. Удивившись, он остановился. Он знал, что нового пациента там еще не было. Равик осторожно приоткрыл дверь и увидел сестру, стоявшую на коленях перед радиолой. Она вздрогнула и вскочила на ноги. Радиола играла старую пластинку «Le dernier valse". [15] Девушка оправила платье. – Эту радиолу мне подарила мисс Хэгстрем, – сказала она. – Американская. Здесь такой не купишь. Хоть весь Париж обыщи. Единственная на весь город. Проигрывает пять пластинок подряд. Меняет их автоматически. – Она сияла от гордости. – Стоит самое меньшее три тысячи франков. А пластинок сколько! Пятьдесят шесть штук. В ней и приемник есть. Вот счастье-то привалило! Счастье, подумал Равик. Опять счастье. Здесь оно в виде радиолы. Он стоял и слушал. Точно голубь, вспорхнула над оркестром скрипка, жалобная и сентиментальная. Слезливая дешевка, порой хватающая за душу сильнее, чем все ноктюрны Шопена. Равик огляделся. Постельное белье снято с кровати, матрас поставлен дыбом, простыни брошены на пол у двери. Вечер с иронической усмешкой заглядывает в распахнутые окна. Едва слышный запах духов и заключительные аккорды салонного вальса – вот все, что осталось от Кэт Хэгстрем. – Сразу всего не унести, – озабоченно сказала сестра. – Слишком тяжело. Сперва захвачу радиолу, а потом пластинки. Чудесная штука. С ней впору открыть собственное кафе. – Неплохая мысль, – сказал Равик. – Будьте осторожны, не разбейте пластинки. XV
Равик проснулся не сразу. Некоторое время он еще пребывал в каких-то странных сумерках, сотканных из сна и действительности… Сон, бледный и обрывочный, еще не исчез… И вместе с тем Равик сознавал, что все это только сон. Он был в Шварцвальде, на маленькой железнодорожной станции, неподалеку от границы. Где-то совсем рядом шумел водопад, с гор веяло терпким ароматом ели. Было лето, в долине пахло смолой и травами. На рельсах играл красноватый отсвет заката, словно по ним промчался поезд и оставил за собой кровавый след. Что я здесь делаю? – подумал Равик. Что я делаю здесь, в Германии? Ведь я во Франции. В Париже… Мягкая, радужно-переливчатая волна подхватила его и снова погрузила в сон. Париж?.. Париж расплылся, подернулся туманной дымкой, затонул… Он был не во Франции. Он был в Германии. Зачем он вернулся сюда? …Равик шел вдоль платформы маленькой станции. У газетного киоска стоял железнодорожник – человек средних лет, с полным лицом и очень светлыми бровями. Он читал «Фелькишер беобахтер». |