Онлайн книга «Три дня без чародея»
|
— Это… какая девка? — удивился Упрям, почему-то думая о Невдогаде. Точнее, о княжне. — Ну, твоя-то! — пояснил, ничего не проясняя, Пикуля. Но, видя непроходящее недоумение на лице собеседника, растолковал: — Не из смертных, конечно, а Крапива, девка травяная. Дух. Давеча насела на меня: мы-де с Упрямом любим друг друга, я ему во сне уже являлась, мы цаловались… А где мне за всем уследить? Дай, думаю, Упряма спрошу, не лжа ли? А то вдруг, покуда я в заботах, вы и впрямь слюбились? Упрям усилием воли вернул глаза в орбиты и сказал: — Нет, Пикуля она… принимает желаемое за действительное. — Так и думал! — досадливо рявкнул домовой. — Наврала девка! Но как врет — заслушаешься… Упрямушка-де ждет не дождется, от тоски-кручины изнывает. Ведь почти я ей поверил! А кто она супротив меня? Глуздырня, возгрячка, без году неделя, а туды ж — в дом ее пущай! Ну, я ей покажу… — Пикуля, только ты это… не очень лютуй, ладно? — неожиданно для себя попросил Упрям. — Ась? Жалеешь? Так, может, ее еще по головке за лжу погладить? Мне, Пикуле-куляшему, в глаза врать бесстыдно?! Да я таких… — Она же не виновата, — сказал Упрям. — И правда — без году неделя, откуда ей что знать? Никто же, поди, не научит, не вразумит. — А кому? Кому воспитывать? У меня делов невпроворот: банник загулял, овинник дурью мается, подпольник один трудится в поте лица. Вот вечно вы, люди, так: понасоздаете творений, а потом забросите, спихнете с глаз долой. Живет оно, творение, как может, и ни в чем не виноватое получается — никто ж его до ума-от не доводил. Ладно, так и быть, посмотрю, мож, не очень строгим буду. Найду ей какое дело при дворе. — Это хорошо… Пикуля, — подался вперед Упрям. — А ведь ты был здесь, когда Наум исчез! — Конечно, где ж еще? — Я имею в виду — ты же видел, как это было? Расскажи добрый суседушко, поведай, куда чародей подевался! Куляший откинулся назад, оглядел Упряма и спросил: — А ты что, сам не знаешь? — Откуда? Да если бы я мог его отыскать, то давно бы уже все бросил, вернул бы. — И как искать его, получается, не ведаешь? — Нет. Это закон такой, что ученик учителя… — Тьфу! — в сердцах плюнул Пикуля и, спохватившись, вытер половицу мохнатой пяткой. — И чего я тогда приперся… — Суседушко, ну хоть как дело-то было? Куляший махнул рукой: — Да я толком не видел спросонья. Чую — лезут. Переполошился, а как выскочил — все уж кончалось. Один ворог, мертвый, по ступенькам катится, другой навстречь ему взбегает. Я тож наверх, но тут Наум дополз до свежих досок и… пропал. Не знаю, ни слов никаких не слыхал я, ни маханья руками не видел. Был чародей — и вдруг не стал. — До свежих досок? — переспросил Упрям, напрягая память. — Это то место, где дыра была, так, что ли? — Над ней самой, — кивнул домовой. Вот это да! Упрям, не говоря ни слова, помчался в чаровальню, откинул войлочный половик и склонился над заплатой. Здесь пролилась та смесь в прошлом году, вернее, здесь она составилась… Но что теперь следовало делать? Никаких магических токов не ощущалось, следовательно, отдирать доски бесполезно — провалишься только на среднее жилье. Чародей сумел приоткрыть ту случайно возникшую дверь, уйти в иномирье… но назад уже не вернулся. Неужели и там с ним что-то случилось? И, кстати, домовой сказал «дополз». Почему же дополз? — Так ранен был, — ответил, приблизившись, Пикуля — должно быть, последний вопрос Упрям задал вслух. — Полапали его нечистики чужеземные. — Кажется, я знаю, где он. Но как туда добраться? И действительно ли?.. Ну, раз он все-таки не наглухо ее… — Чего-чего ты бормочешь? Сумеешь Наума домой-от возвернуть али нет? Ты прямо скажи, — потребовал куляший. — Надо попробовать… Пикуля, послушай, а ты не замечал, работал ли Наум над этой дырой? Ну, изучал ее, или, может, чары творил? — Вообще, не моего ума это дело, — словно бы с гордостью заявил домовой. — Но… да, замечал. Были чары. — Суседушко, добрый дядько, хоть что-нибудь подскажи. Как это выглядело? — взмолился Упрям. — Я в вашем ремесле не разбираюсь. Я дух простой, образований не проходил, обучений не кончал. Как выглядело?.. Ну, считай, обнаковенно: постоит Наум, лоб наморщит, потом руками помашет, позаклинает — и к бумагам. Черкнет строчку, перечитает — и обратно лоб морщит, и все по новой… — Бумаги? Наум делал записи — где они лежат? Упрям уже сорвался, было мчаться в читальню, но домовой остановил его: — Куды? Молодь, все б тока носиться и носиться. А мне, старому, за тобой по жилью бегай? Туточки они, твои бумаги, вона, в тем ларечке лежат. Да не сломай, дубинушка великовозрастная! Все б ломать… Упрям, слушая вполуха, вытащил из-под стола указанный ларец, прошептал заветное слово, подергал крышку — бесполезно. От досады аж челюсти свело. Так близка разгадка, и вдруг — надо же, напороться в своем доме на новое заклинание! Ученик чародея уже взялся за меч, примериваясь, как расколоть ларчик одним ударом и не повредить содержимое. Домовой решительно повис у него на руке, Для чего ему пришлось подпрыгнуть едва ли не выше собственного роста. — А ну, положь железку! Для того, что ль, вещицу делали? У-у, охламон… — Суседушко, но как же быть? Замка нет, слово его и берет, а без этих записей нам чародея не вернуть. — Ну и не ломать же! — отпустив Упряма, домовой нарочитым жестом прижал руку к груди, точно за сердце схватился. Очень похоже на Наума, только левую сторону с правой перепутал. — Уф… ты, малец, запомни, повторять не стану: ломать чего-то в доме строго запрещается! На твою нетерпеливость вещей не напасешься. А Наум еще хозяйственным тебя называл… — Но ведь иначе не получится. — Не перебивай старших! Там посередке такая, пупочка есть — вот ее и дави. Ну, видишь? Ларчик-то просто открывается! Да уж, куда проще… «Пупочка» терялась в витиеватом узоре, и Упрям не сразу нашел ее на ощупь. Нажал — слышно было, как повернулось что-то внутри ларчика, и крышка освободилась от зажима. Под ней обнаружилось несколько листов грубой серой бумаги. Упрям схватил их и поднес к глазам… * * * Как бурливы и текучи Дивнинские дни, так тихи и так неспешны вечера. Из освещенных лучинами окон тянет хлебом и кашей, щами, а где-то жарким. Сбегается к домам ребятня, чинно расходятся мужики с ярмарки, из хозяйских мастерских, из рядов ремесленных. На углу кожемяка распускает работников, и те шествуют посреди улицы, что-то шумно обсуждая, быть может — не стоит ли завернуть в корчму? И решаются — знать, сегодня жалованье получили. Лица усталые, но довольные. А ремесленным духом от них разит… Поодаль краснодеревщики, тоже артелью, но мудрее себя ведут, не спешат деньгу прогулять. И то сказать, работа у них прибыльная, не столь изматывающая, и народ они не буйный. За день друг на друга насмотрелись вдоволь, теперь попрощаться — и по домам, если только знакомцы по дороге не перехватят. |